Аслан Кудабаев - Сила одного

— Нет.

— Вот видишь! Откуда же ты знаешь, про что там сказано!

— Потому что все это: богатые и бедные, счастливые и несчастные, жестокие и безответные, хорошие и плохие— неотъемлемые составные человеческого общества, человеческой жизни. Не мы такие— жизнь такая! Несправедливая и жестокая для одних и легкая и сладкая для других. Каждый— выбирает свое! Да, кто-то может пахать всю жизнь и ничего не добиться, а кому-то все падает, словно с неба! Но тут ведь важно и то, на какой “ниве” ты пашешь! Конечно, если ты пашешь на каком-нибудь заводе, тебе никогда в жизни ничего не обломится. Поэтому те, кто хитрее, наглее, никогда и не пойдут на завод. Найдут место, где, может быть, нужно будет врать, воровать или даже убивать, но можно будет грести деньги лопатой. И они будут ради этого делать все! Каждый в этой жизни сам делает свой выбор! Хочешь грабить кого-нибудь, убивать— пожалуйста! Но все же стоит знать. Что деньги в жизни— не самое главное. Главное— покой на душе. Хотя и тут— как посмотреть. У кого нет совести, тот и по горло в грехах будет жить-поживать спокойно. Просто все зависит от самого человека— что для тебя в этой жизни важнее: деньги, душевный покой или что-то другое.

Посмотри: ведь и в армии те же законы! Что мы здесь сейчас делаем? Вкалываем на того, кто в этой жизни наглее, бессовестнее, может быть, предприимчивее.

А дедовщина? Разве ты сейчас, пользуясь своим положением, не облегчаешь свою жизнь, перекладывая труд на других?

— Но ведь я “отпахал”, “отлетал”, в свое время?… — попытался оправдаться несколько притихший Малыш.

— Дело не в этом. Может быть, тот, на чьей роскошной даче мы сейчас пашем, тоже считает, что вдоволь помучился, потрудился, потерпел в свое время, пока дорвался до своего сегодняшнего куска. И поэтому считает, что имеет право заставлять пахать на себя других.

— Еще немного твоих речей, и я, пожалуй, тоже за лопату возьмусь. Начну вкалывать, как “молодой”, вспомню о братстве, равенстве… — заметил Малыш.

— Не возьмешься ты за лопату. Хотя бы потому, что есть у тебя еще и такое понятие, как “западло”. Мол, ты— не ровня этим “молодым”, ты— лучше их. Потому что ты— “дембель’, больше их прослужил. А значит, считаешь, что имеешь право стоять над ними. А стать вровень с ними для тебя будет унизительно. И так же думают все другие. Конечно же, все это полная ерунда, внушаемая людям коварной жизнью. Любой сегодня может вознестись на вершину, а завтра— оказаться в сточной канаве. Но пока этого не случилось именно с ним, человек этого не понимает. Каждый верит в свою звезду. До поры до времени. Пока их не образумит сама жизнь. Пока она, жизнь, не отрезвит их. Но пока этого не случилось, переступить через себя могут очень немногие. И ты тоже не сможешь. Для этого нужно быть по-настоящему сильным…

— А я до сих пор думал, что я такой… — уверенно заявил Малыш.

Шь ты завтра отказаться от своих “дембельских” привилегий? Самостоятельно зашивать свой подворотничок, никем не командовать, драить наравне с “молодыми" полы? Стать таким же, как они, стать с ними равным, спуститься со своих мнимых высот? Сможешь ли ты это? — спрашивал Данко.

— Я что, идиот?

— Вот видишь. Так же ко всему этому относятся и все остальные. Каждый стремится забраться как можно повыше и ни за что не захочет спускаться вниз по собственной воле.

— И что же ты теперь предлагаешь делать? В монахи податься, что ли? Или заняться благотворительностью? Подавать нищим, которые потом эти деньги пропьют? Вкалывать на каком-нибудь заводе— лишь бы никого не обидеть. Сидеть и самой смерти, а потом оглянуться и подумать? а на фига я вообще жил? Другие— вон хоть деньги сделали да пожили в свое удовольствие. А я— ртом прощелкал. Нет, это не для меня!

— Дурак ты! Ничего ты не понял! Ради бога-делай что хочешь, это твой собственный выбор. Я тебе просто пытался все объяснить, чтобы ты не скулил! А выбор твой на твоем лбу написан, для тебя главное— деньги.

— Даже если так, что с того? Это все же лучше, чем ворочать лопатой дерьмо, — кивнул головой в сторону убиравших хлам солдат Малыш.

— Рядовой Ишимкин, рядовой Шагаев, ко мне— вдруг раздался с улицы громкий голос шедшего по двору старшины.

— О, этот-то, видал? Не откажется поездить на ком-нибудь… — пробормотал Малыш, следом за Данко выбегая из пристройки. Едва они выбежали, один из работавших “черпаков” тут же бросил лопату и присел, считая, что, раз он теперь старший, работать ему не положено