Альберт Байкалов - Нас учили рисковать

Ничего не понимая, Зарема закуталась, как смогла, в покрывало, свалилась на пол, с трудом встала и направилась во двор. Свежий воздух слегка взбодрил молодую женщину, но она не могла понять, какое было время суток – раннее утро или вечер. Часть небосклона светилась розовым сиянием. На второй его половине горели звезды. Немного постояв, Зарема направилась в сад. Здесь, отойдя в дальний угол, она с трудом опустилась на корточки. Неужели ее так сильно избили?

– Зарема! – раздался старческий женский голос. – Где ты?

Придерживаясь за стволы деревьев, Зарема молча пошла на голос. У крыльца она различила силуэт женщины.

– Воды!

– Сейчас, – пообещал скрипучий женский голос, и силуэт скрылся в доме.

Она прислонилась плечом к стене. Раздались шаркающие шаги, и в зубы уперся край железной кружки. Зарема с жадностью сделала несколько глотков, но где-то в районе желудка появилась боль. Она посмотрела на черный силуэт старухи:

– А где Хусейн?

– Не знаю я никакого Хусейна. Иди в дом и ложись.

С трудом передвигая ноги, Зарема вернулась в комнату и легла на кровать. Странно, но она была мокрой.

Ее тело приобрело болезненную невесомость. Стало казаться, будто комната вместе с ней вращается вокруг своей оси. Зарема закрыла глаза. Она не знала, сколько длилось похожее на сон забытье. Ее бил озноб. Стучали зубы. Зарема куталась в покрывало, но не могла согреться.

И снова провал в какую-то бездну без сновидений. Ее кружило, качало в непроглядной черноте…

Зарема открыла глаза от прикосновения его губ к ее груди.

– Наконец ты пришел! – По лицу потекли слезы счастья.

Хусейн ласково провел своей шершавой ладонью по животу, обвел пальцем вокруг пупка, и вот уже его рука нежно опускается ниже. Он погладил внутреннюю часть бедра, и сразу стало легче. Потом провел по второй ноге. Слегка сдвинул ее в сторону.

«Он волшебник», – Зарема закрыла глаза. Ей очень хотелось знать, где он пропадал столько времени, но она боялась спросить, чтобы не лишиться этих сказочных ощущений. Вот снова Хусейн нежно и тихо вошел в нее… Неожиданно она вскрикнула от толчка. Грубого, сильного. Он что-то прохрипел и вошел в нее с новой силой. Причем с каждым мгновением делал это все грубее, со странной животной страстью, словно хотел вбить ее в эту старую деревянную кровать.

– М-мм, – не выдержала Зарема.

А между тем волосатая грудь Хусейна все терла и терла ее нежную кожу… «Почему у него такой странный запах? – попыталась отвлечься от боли Зарема. – Кислый, и борода стала мягче…»

Неожиданно ее словно ударило током, и она дико закричала. До нее, наконец, дошло, что она с другим мужчиной.

– Почему пугаешь? – обжег ухо горячий влажный воздух.

– Ханпаша! – узнала она его. – Что ты сделал? Хусейн убьет нас обоих…

– Ты две ночи спишь со всеми мужчинами, которые хотят женщину, и только сейчас вспомнила Хусейна? – с горечью в голосе проговорил он.

Неожиданно ей стало легче. Он свалился сначала на бок, потом и вовсе сел на кровати. Зарема зажмурилась, пытаясь стряхнуть с себя это страшное наваждение, этот бред, вызванный, скорее всего, болезнью. Тем временем мужчина медленно встал, подошел к стене и щелкнул выключателем. В свете висевшей под потолком лампочки она увидела голого Ханпашу. Он был еще возбужден, и Зарема отвела взгляд в сторону.

– Хусейн умер, – между тем констатировал Ханпаша. – Теперь ты общая женщина.

В голове Заремы, вызывая боль, пульсировала кровь.

– Родственники все равно не примут тебя обратно, а так хоть принесешь пользу моджахедам, – продолжал он добивать ее.

Так вот почему у нее болят спина и локти! А кто-то и вовсе в порыве страсти едва не лишил ее соска. Впрочем, это уже неважно. Кого она будет кормить своей грудью? Она стала падшей женщиной! Какой позор для матери и отца! А что будут говорить в спину братьев? Как теперь быть ее сестрам?

– Убей меня, Ханпаша! – попросила Зарема.

– Зачем добру пропадать? – удивился тот и стал чесать своей пятерней волосатую грудь. – Чтобы тебе было легче смириться со своей новой участью, я делал тебе уколы. Это наркотик. Сегодня перестал. Дорого. Несколько дней будет плохо, потом пройдет. Хотя, может, и вовсе ломки не будет. Два дня – это не срок.

Зарема была готова вскочить, броситься ему в ноги, обхватить их, целовать каждый палец с мольбою о смерти, но ее сдерживало то, что для этого придется сбросить с себя это грязное покрывало, а она абсолютно голая…