Владимир Митрофанов - Охотники на «кидал», или кооператив сыщиков

— Меня с нее тошнит. Тфу, какая это все-таки дрянь! Бе-е-а-а… — Его действительно тут же и вытошнило. Рвотой забрызгало его сверкающие лаковые ботинки.

— Давай, Андрюха, блюй скорее, а то к нам идут пролетарии пиздюлей выдавать! — зашипел на него Ванечка, натягивая белые перчатки.

По направлению к ним действительно двигались человек шесть возбужденных алкоголем молодых людей. Все нерусские, а вот какой национальности — сказать сходу было трудно. Ванечка был весь во внимании, чтобы не попасться на какую-нибудь восточную штучку, типа ножа в спину. Однако вся эта компания прошла мимо, только ухмыльнувшись на продолжающего блевать Кота. Наконец, Кот закончил, отплевался, высморкался, вытер рукавом слезы. Подождали еще. Наконец, появились всего-то четверо во главе с Тимохой, один, правда, очень крепкий, крупный парень, явный спортсмен. Сам же Тимоха был щупл, подвижен, нервозен, лицо его постоянно подергивалось, демонстрируя явное нервное нездоровье.

Увидев двух господ в смокингах, лаковых штиблетах и шелковых цилиндрах, троица несколько оторопела. Кот, вытерев слезы и рот платком, уставился на подошедших, теперь его разобрала икота:

— Господа, извольте объясниться… Ик!.. Не угодно ли вам получить по ебалу? Ик!

Позже, когда сдавали смокинги, Кот рассуждал:

— Одежда очень даже влияет на отношение окружающих. В семнадцатом году тех, кто был хорошо одет, просто убивали на улицах. Трупы свозили на Марсово поле и там закапывали в траншеях. Потом погибших объявили жертвами революции, впрочем, они действительно как раз ими и были…

В воскресенье отметили Ванечкин день рождения. От Кота Ванечка получил в подарок самый настоящий послевоенный морской кортик в слегка потертых ножнах. Классика! Рукоятка из желтой, под кость, пластмассы, герб СССР, звезда, на лезвии — клеймо ЗиК в треугольнике, ниже цифры 1953. Красота!

Кот прокомментировал подарок:

— Это еще из старых — великолепная сталь! Видел клеймо? — он постучал ногтем по лезвию. — ЗиК — Златоустовский инструментальный комбинат!

Ванечка был в полном восторге, долго играл кортиком: то вынимал, то вставлял его обратно в ножны, стремительно делал выпады. Вещь!

Позже позвонил откуда-то узнавший о дне рождении Морис. Подъехали с ним в какую-то одежную мастерскую, которой управлял портной с греческой фамилией и по имени Симон. Там Ванечку одели. Симон долго подбирал Ванечке одежду, ходил вокруг него, куда-то уносил вещи, потом снова приносил, подгонял. Затем поехали к Морису домой. Тот пригласил Ванечку в свою огромную гардеробную, выдвинул целый стеллаж с часами, где они лежали на специальной подстилке, покопался в нем, вытащил одни:

— Вот эти надень. Тебе подойдут. Хорошие часы. Нравятся? Подойдут к костюму.

— Круто! Я как-нибудь потом занесу, — обрадовался часам Ванечка.

— Ты чего? Это же подарок! У тебя же сегодня день рождения! Ура!

Тут же и шлепнули шампанского.

На слудующий день снова поехали в офис на Савушкина и, наконец, застали там Титаренкова. Машина Титаренкова стояла во дворе — та самая, что и на даче — тот же «Ровер». Странным образом, начиная с подъезда, в конторе царила почти полная пустота. В холле вообще никого не было. Никакой охраны. Место секретарши было, а ее самой тоже не было. Надо сказать, Титаренков сам был в раздражении от этой пустоты. Все парни уехали на футбол: еще бы — ключевой матч. Решил разыскать помощника Брыкина. Но Брыкина на работе не оказалось: вчера поел суши и теперь не слезает с горшка. Ему постоянно с этим не везло: несколько раз отравлялся дрянным алкоголем, дыней, ранним арбузом. А однажды отравился омывателем для лобового стекла: надышался парами, просочившимися в машину. От больницы он, впрочем, отказался, в сыпи и отеках неделю пролежал дома, к нему приезжала медсестра Люда, ставила капельницы. Причем, очень красивая медсестра, жаль, неприступная. У Брыкина буквально руки тряслись — так хотелось ухватить ее за попку и завалить рядом — аж одеяло вставало шалашом. Та только усмехалась, специально издевалась над Брыкиным, наклоняясь у самого его лица так, что чуть груди не вываливались из халата, оголяясь буквально до сосков, обдавала запахом молодого женского тела. А омыватель этот Брыкин купил тогда в какой-то лавке по дороге. Хотел даже взять ребят и ехать разбираться, только сам точно не помнил, где та лавка. И теперь он тоже разговаривал из сортира, даже по телефону слышались премерзкие звуки.