Андрей Шляхов - Реальный чувак

Чувак расплатился и вышел на улицу.

— Наркомано… — донеслось ему вслед.

— Сами вы наркоманы, — беззлобно огрызнулся Чувак. — Накурились травы и ничего не видели.

Была еще надежда, что Супермен, Капитан Америка и Опра ждут его снаружи, однако их там не оказалось.

Чувак вздохнул, но не подумал обижаться. Он хорошо представлял, насколько занятыми были люди, которые только что оказали ему моральную поддержку. У каждого из них была своя, но обязательно великая миссия. И тем ценнее было то, что они все-таки выбрали время для того, чтобы собраться здесь, в вонючем Катарсисе, и подбодрить, поддержать простого парня, с которым никто из них не был знаком раньше.

Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, Чувак выпрямил спину, задрал подбородок и запел, шагая по тротуару:

Как там было дальше, он не помнил. Пришлось начать любимую песню сначала, но тут его снова окликнули:

— Эй, Чувак!

Из салона ослепительно белого «майбаха» Чуваку махал рукой человек, которого он меньше всего готов был встретить в Катарсисе. Человек, которого недавно мысленно похоронил. Человек, которого он считал погибшим при взрыве атомного заряда в Парадайзе и по которому, если честно, не очень-то и скучал.

— Чего вылупился, Чувак? Не узнал своего любимого дядюшку Дэйва?

— Узнал, — ответил Чувак, медленно оседая на тротуар.

Слишком много неожиданных встреч для одного дня выпало ему сегодня. Было от чего закружиться голове.

— Эй, Чувак, ты чего? — заволновался дядюшка и крикнул кому-то в салоне автомобиля: — Китти, а ну-ка помоги мне загрузить племянника в машину!

Дэйв распахнул дверцу и вышел на тротуар. На нем был роскошный белый костюм с языками оранжевого пламени на груди и плечах. На шее болтался массивный золотой крест на толстой якорной цепи.

Чуваку меньше всего хотелось, чтобы кто-то хватал его за руки и ноги и грузил в машину, пусть даже это был белый «майбах». Он встал на четвереньки, пошатываясь, поднялся на ноги. «Шоу продолжается», — подумал Чувак и угадал.

— Пади ко мне на грудь, чадо мое возлюбленное! — громким, хорошо поставленным голосом произнес дядюшка, широко распахивая руки навстречу Чуваку. — Приди в мои объятья, и ты спасешься! Обопрись на плечо мое и поведай мне о своих страданиях!

— О боже, это же сам Дэйв, собственной персоной! Подумать только! — воскликнула проходившая мимо женщина.

— Ах, — волновалась другая, — глазам своим не верю!

— Дэйв! Дэйв! Он явился нам! Какое счастье!

Вокруг Чувака и его знаменитого дядюшки мгновенно собралась толпа, состоявшая преимущественно из женщин самых разных возрастов. Самой молодой была двухлетняя девочка, сидевшая в коляске, а самой старой — трясущаяся высохшая негритянка с седыми кудряшками.

— Дай мне облобызать тебя, родной мой! — Дэйв крепко обнял Чувака за шею и картинно зарыдал.

Так прошло около минуты. У Чувака от напряжения начала затекать спина. Вдруг Дэйв перестал рыдать, резко оттолкнул от себя Чувака, развернул его лицом к толпе и провозгласил:

— Возлюбленные братья и сестры! Посмотрите на этого юношу! Запомните его хорошенько!

Чуваку меньше всего хотелось, чтобы кто-то его запомнил, а тем более хорошо. Вдруг кто-нибудь захочет свести с ним счеты.

— Это мой блудный племянник, которого я давно уже заочно похоронил! — с трагическим видом воскликнул Дэйв. — И благодаря моим молитвам вот небеса вернули его мне! Я удостоился милости Господней!

Дэйв картинно воздел руки к небу, запрокинул голову и замер в позе молящегося проповедника. Массивный золотой крест, висевший на его шее, вздымался и опускался в такт его учащенному дыханию.

«Да, дядюшка по-прежнему смотрится неплохо, — подумал Чувак. — И этот расписной костюм ему к лицу. Хорошее решение — пустить языки пламени по светлому фону».

— Какой душка этот Дэйв! — раздалось в толпе.

— Сладкий мой!

— Дэйв-в-в!

Дэйв едва заметно улыбнулся одними уголками губ, театрально тряхнул головой, затем резко опустил руки и продолжил речь:

— Я считал его погибшим при катастрофе, разразившейся недавно в Парадайзе, и оплакивал его, и тосковал по нему, и думал, что нам не суждено больше встретиться в сей юдоли печали! В этом безумном, безумном, безумном, безумном мире…