На это и рассчитывал капитан. Всадил пятку туда, куда Иванов не ждал. Аккуратно вставил босую ногу в промежность десантного прапорщика Сергея Иванова.
Иванов брякнулся на африканский песок, словно очумевший от жары пес.
— Что, Серега, притомился? — поинтересовался Кондратьев. — Что скажешь, Зоркий Сокол?
Вся рота, забыв о деликатности, смотрела на поединок. Здесь асы показывают классы. Прямо посреди безводных дагомейских холмов.
Продышавшись, прапорщик нашел достойный ответ:
— Смотри, Василий, хлопцы возвращаются. Устроил ты баньку этому Агееву.
Я лежу, а он бегает.
Кондратьев всмотрелся в унылый пейзаж. Холмы заливало безнадежно жестокое солнце. Кажется, где-то на востоке что-то перемещалось. Нагнувшись, капитан выдернул тушенку из руки Иванова:
— Отдохни, сынок. А я пока пожру.
Спасибо тебе.
Кондратьев сорвал с ремня штык-нож, вспорол банку и тремя движениями срезал крышку. Вонзил нож в мясо и стал есть.
Десантники, повалявшись, забыли о гудящих ногах и вспомнили о голоде. Полезли в вещмешки. Достали штык-ножи. Над дагомейской полупустыней полетел радостный мат.
В «Арагви» разве так накормят? Заворочались в норах суслики. Ребята из страны, южной точкой которой служит Кушка на тридцать пятой параллели, поедали из банок мышцы давно убиенного украинского бычка.
В семи градусах северной широты от экватора. Под пальчаторассеченными листьями пальм, не дающими никакой тени.
Увязая в иссушенном песке, быстрым шагом вернулись разведчики. Они напоминали загнанных лошадей. С трудом справляясь с дыханием, сержант Агеев вскинул руку к виску:
— Товарищ капитан, задание выполнено. До деревни два километра. Дорога ее огибает. Имеется указатель на синем фоне:
Губигу. Черномазых мы не видели.
— Хорошо. Вы свободны… Слышал? — сказал Кондратьев, обращаясь к Иванову. — Настоящий комсомолец наш Саня Агеев. Доставай карту, посмотрим.
Прапорщик достал из планшета карту, разложил ее на песке, и они принялись внимательно рассматривать нагромождение линий и цветов.
— Да, это она. Другой деревни поблизости нет.
— Ну и отлично. Иди собирай роту, через двадцать минут выступаем.
Черт побери всю эту Западную Африку.
Разведчики допивали из железных восьмисотграммовых фляг дагомейскую воду. От нее отрыжка, как из скважины с сероводородом.
Хлопцы наспех протыкали банки с тушенкой. Жалкими запасами слюны размачивали черные сухари. По этим несъедобным хлебцам советского солдата можно узнать где угодно.
Тем временем прапорщик Иванов рванул по зыбкому дагомейскому песку к роте. Поев, десантники, как могли, закрывали головы от солнца. Кто носками, кто с помощью запасной пары белья, а кто просто руками. Послеполуденное солнце решило пленных не брать. Целилось всем сразу и прямо в мозг. Прямой наводкой.
От командира до роты Иванов проложил колею, будто проехал на второй передаче такой странный малолитражный вездеход. Развалившиеся десантники уже дремали.
— Встать, желудки! — загремел страшным голосом Иванов. — Проверить оружие! Попрыгать! Рота-а-а-а, к бою!.. Семьдесят первый год кончается, а они, понимаешь, дрыхнут. Так всю жизнь проспите, желудки хреновы!
Рота в мгновение ока преобразилась в муравейник. На учиненное русскими безобразие с негодованием поглядывали кружащие неподалеку странные пернатые твари Дагомеи.
Они имели не большее представление о тайной миссии вооруженных до зубов людей, чем правительство в Порто-Ново.
Капитан тем временем зашагал по большой нужде к ближайшей сопке. Тьфу, какие, к черту, в Африке сопки! К ближайшему холму. Прежде чем исчезнуть из поля зрения своих, скинул с плеча автомат. Сбросил предохранитель. Передернул затвор.
Кто их знает, этих негритосов. Им хочешь как лучше. А у них выходит как всегда.
Выйдя из-за холма, Кондратьев закинул автомат за спину и подошел к строю.
Всмотрелся в загорелые лица и подумал, что с такими ребятами они смогут пол-Африки перевернуть. Вот уж милое дело, черномазых на уши ставить.
— Орлы — они и в Африке орлы! — выдохнул он, и никто не удивился. — Сейчас займем деревню Губигу. Пойдем цепью.
Каждый прикрывает спину соседа справа.
Всем ясно?
Да уж куда яснее.
— Так точно, товарищ капитан! — рявкнула в унисон рота.
Полупустынные твари в ужасе забились в дальние углы своих нор. Митинги в этих краях проводить не принято. Тем более на русском языке.
Кондратьев на секунду впал в задумчивость, взглянул на свои часы, потом на прапорщика Иванова. Не забыл глянуть и на вытянувшегося по стойке «смирно» сержанта Агеева. Решил, что ясности все-таки недостаточно, и сказал:
Читать дальше