Михаил Март - Театр мертвецов

И все же семья оставалась для нее чем-то незыблемым и самым важным. Она думала о старости. Годы летят слишком быстро, сегодня тобой восхищаются, а завтра тебя не замечают. А что может быть страшнее одиночества? Лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима глядит в глаза! Нет, это не про нее. Ирина всегда считала себя человеком прагматичным. Разумеется, ее муж даже не догадывался о существовании темных сторон своей ненаглядной. Он не понимал таких вещей.

Когда он вернулся с работы домой, Ирина стояла у окна и курила. Пепельница, полная окурков, в комнате висела завеса дыма.

– Ириша, солнышко, ты бы форточку открыла!

– Меня знобит.

– Заболела?

– Нет, просто погода отвратная. Дождь ни на секунду не прекращается. Все кругом блеклое и противное.

– Ты не в духе? Но мне кажется, я сумею тебе поднять настроение. Мне попалась одна уникальная вещица, и я бы себе не простил, если бы не купил ее для тебя. В то, что ты когда-нибудь бросишь курить, я не поверю. Прятать от тебя сигареты бесполезно. Я подумал, что и в курение можно вложить некоторую эстетику.

Он достал из портфеля замшевую коробку и открыл ее. На голубом шелке лежал элегантный дамский портсигар. Кажется, мужу удалось угодить ненаглядной супруге. Глаза Ирины вспыхнули, она заулыбалась.

– Какая прелесть! Чудо!

– Немного тяжеловат, несмотря на свои небольшие размеры. Но ты столько всего таскаешь в своей сумочке, что, я думаю, от лишней безделушки она руку тебе не оттянет.

– Самсон и Далила.

– Что?

– Я говорю о рельефе, сюжет «Самсон и Далила». Он серебряный?

– Понятное дело, не оловянный. Черненое серебро. Там стоит клеймо Фаберже.

– Быть не может!

На задней крышке действительно стояло клеймо великого мастера.

– Глазам своим не верю! Но такая игрушка стоит сумасшедших денег. Где ты мог взять такую сумму?

– Мне она обошлась не так дорого, масик. Пусть это останется моей тайной. Не дави на меня. Могу я сделать своей жене приятное и не отчитываться при этом?!

– Ладно, договорились. Пусть и у тебя будут свои маленькие «женские» тайны. Скажи, Лешенька, а у нас нет в доме водки?

– Есть, я купил на воскресенье, но можем открыть сейчас.

– Мне хочется выпить.

– Сейчас организуем.

Муж отправился на кухню.

Какое счастье, что он не читает газет и не смотрит телевизор. Вся Москва говорит о театре мертвецов, а он ни о чем не догадывается. Счастливый человек, лучшая в мире кухарка и любитель фантастических романов. Была бы жена под боком, книги и продукты в холодильнике – вот и все человеческое счастье.

Стол был накрыт в течение десяти минут. Они сели и выпили. Она смотрела на него так, будто впервые увидела и вынуждена проститься.

– У тебя странный взгляд, масик. Что-нибудь не так?

– Все так. Скажи мне, Лешка, а ты еще раз женишься, если я умру?

– Что за глупости! Если тебя знобит, то это еще не причина для смерти.

– Ответь мне на вопрос.

– Где же я найду такую женщину?! Ты только одна такая, а с другими я себя не представляю.

На ее синих глазах появились слезы.

– Ты прости меня. Я виновата перед тобой. Очень виновата.

– Бог мой, так в чем же? Что за хандра на тебя напала?

– Не знаю. Налей еще выпить.

Он разлил водку по рюмкам.

– Мы сейчас выпьем и пойдем заниматься любовью. Согласен?

У Алексея бутылка застыла в воздухе, и водка начала литься на скатерть.

– Что с тобой?

Она взяла из его рук бутылку и поставила на стол.

– Только не на кровати, а на полу.

За время совместной жизни он ничего подобного от жены не слышал.

Они больше часа сидели за шахматной доской и не сделали ни одного хода. Куда делось искрометное остроумие Птицына! Он выглядел чернее тучи. Костенко уже успел забыть, что сам играет в «Тройном капкане», и всячески пытался отвлечь приятеля от мрачных мыслей.

– Мне утром звонили из клуба, Сережа, – бойко докладывал Костенко, – предложили уникальный орден Белого орла. Не то чтобы я поклонялся орденам Восточной Европы, но этот мне очень нравится, красивый до безобразия, и всего-то за пятьсот долларов. Чистое серебро, перламутр и белая эмаль. К сожалению, без нашейной ленты. Уже уценка. Но я знаю, где можно достать к нему ленту. Мне обещали.

Птицын не слышал, о чем говорит приятель. Он думал о своем и вдруг произнес вслух:

– Я уйду из театра.

– Ты сумасшедший?!

– Нет, но могут признать, если я в нем останусь.

– А ты подумал, кто тебя возьмет в сорок лет без громкого имени? Ты что о себе возомнил? Янковский что ли? Ты всего лишь Птицын!