Михаил Нестеров - Бешеная стая

– Тебе нужна причина, по которой я что-то скрыл от тебя?

– Не заводись, Паша. Твои неприятности в Столярном переулке еще не закончились.

– Чего ты добиваешься?

– Чтобы все твои дальнейшие ходы были известны мне. Если потребуется, ты распишешь их на бумаге. И так будет длиться до тех пор, пока я не скажу «хватит».

Я не узнавал в этом человеке своего бывшего сослуживца. Мне не верилось, что он заразился неизлечимым штаммом, результат разрушения которого сводился к поговоркам вроде «хороший мент – мертвый мент», «мента могила исправит», и так далее. Я часто контактировал с операми, следователями, прокурорами и не видел проказы на их лицах; люди как люди, каждый со своими достоинствами и недостатками.

– Вот что я скажу тебе, Виталик, – я смотрел ему в глаза и видел перед собой завшивевшую овцу. – С этого момента можешь забыть про Ольгу Губайдуллину: ее труп нашли, но может статься, без меня не найдут ее убийц. Вот ты лично на это не надейся. И про банду забудь: она была неуловимой, таковой и останется. Может, их поймают – лет через пять, но ни тебе, ни другому оперу это чести не прибавит: долго ловили.

– Они грохнут тебя.

Я покачал головой:

– Моя смерть принесет им одни неприятности.

– Разве?

– А ты пораскинь мозгами. Розовый после двух неудачных попыток убрать меня оставит меня в покое. Я подобрался к «Бешеным псам» через официантку из «13 стульев», убийство которой только предвещало образование банды, и опасен я только как возмутитель спокойствия. «Псы» наплюют на мою следующую провокацию, вот и все. Им останется только смотреть, как бьется об лед рыба. В противном случае они оставят еще один след, и еще, и вот тогда наступит конец банды. На месте Розового я бы припомнил поговорку: «Не тронь говно…»

– Перестрелка в Столярном… – снова заикнулся было Аннинский. И мне стало больно на него смотреть.

– Ну, тогда привлеки меня к уголовной ответственности, посади в камеру или помести под домашний арест. Свяжешь меня по рукам и ногам – только подыграешь мне. Ты паршивый опер, Виталик. Я только сейчас понял, что в людях тебя больше интересуют их горбы. Тебе бы поудобнее усесться и понукать. И как я раньше этого не замечал… А ведь мы с тобой прошли огонь и воду…

Аннинский схватил меня за грудки, повернувшись на стуле. Я продел свою руку между его рук сверху вниз и повернул этот рычаг вверх и в сторону, легко освобождаясь от его хватки. Левой рукой я ударил Аннинского в нос, а правой, обхватив его за голову, припечатал лицом к стойке. Я оказался на ногах быстрее, чем он, и выбил из-под него стул. Аннинский грохнулся на пол и первое, что сделал, – это выхватил свой табельный пистолет. Я цокнул языком:

– А кто выведет тебя на след «псов»?.. По глазам вижу, что ты не расстался с этой мыслью.

– Завтра жду твоего звонка, – сказал Аннинский, вытирая рукой кровь из разбитого носа и убирая пистолет в кобуру.

– Завтра – это завтра, – тихо сказал я. – А сегодня я потерял друга. О тебе, как ты понимаешь, речь не идет: я ходил у тебя в приятелях.

Я вышел на улицу. Сплюнул раз, другой. Но горечь, скопившаяся во мне, была другого качества, а мои плевки – это реакция на величайшее из всех выпавших на мою долю раздражение. Я был расстроен, как будто даже постарел – ровно на столько лет, сколько знал Виталика Аннинского, на восемь лет. Тридцать плюс восемь… Мое тридцативосьмилетнее сердце саднило.

Мой телефон зазвонил ровно в ту минуту, когда я садился к боксеру в машину. Я ответил на звонок, даже не глянув на экран. На проводе была Зоя.

– С тобой все в порядке? – с ходу поинтересовался я. – Жалею о том, что вчера вечером оставил тебя в цеху одну, как уборщицу. – Однако доводы Зои были убедительными: «Бешеные псы» охотились за мной, человеком, который слишком мало знал, Зоя же знала еще меньше. Хичкок отдыхает.

– Так и есть, – ответила она. – Я времени не теряла и вымыла пол.

– Это значит, я могу прийти в гости?

– По этому поводу я и звоню. – Она выдержала паузу. – С тобой хочет поговорить… мой парень.

Мы с ней как будто сговорились назвать его именно так.

– Передать ему трубку?

– Конечно, я поговорю с ним, – согласился я и дал знак боксеру: погоди, не заводи машину.

Мне показалось, что во время эстафеты передачи телефона я расслышал шепот, как будто Зоя его о чем-то попросила, а он пробурчал что-то невнятное. Я представил их себе как двух заговорщиков… как Розенкранца и Гильденстерна. Почему пришло это сравнение – не знаю. Но в мыслях я пошел еще дальше и буквально увидел, как они подкинули монетку и она снова упала орлом. А я выбрал решку…