Александр Шувалов - Контролер

— Обязательно.

— Значит, подпадут под нее.

— А если не подпадут?

— Должны.

— Все, что нам должны, давно прощено и забыто. Не пойдет, Михалыч.

— А как пойдет?

— Первая часть триста тридцатой или снятие всех обвинений.

— Наглый ты, — генерал тяжко вздохнул.

— Точно, наглый, — согласился собеседник, — с вами иначе нельзя. Ладно, я пошел.

— Пока, — генерал протянул руку, — а, знаешь, Витальевич, я ведь увольняюсь.

— Выгоняют?

— Сам.

— Когда?

— С твоими орлами разберусь и сразу подам рапорт.

— Твердо решил?

— Тверже некуда.

Тому, что произошло потом, трудно было подыскать объяснение. Обо мне просто-напросто забыли. Все, начиная с умненького изувера Сотника и заканчивая собственным адвокатом, причем, на целую неделю. Семь дней я прожил в совершенном недоумении, чувствуя себя не то Эдмоном Дантесом в замке Иф, не то тем самым неуловимым Джо из анекдота.

Что случилось? В стране произошел переворот, старые органы власти в полном составе укатили в Лондон, а новые все никак не могут поделить портфели? Генпрокуратуру наконец-то переподчинили Чубайсу и тот, разогнав следаков и прокуроров, привел в это славное заведение табун эффективных менеджеров? Или это какая-то очередная уловка Дровосека? Ничто, знаете ли, так не расшатывает психику, как полное непонимание ситуации и ненужные мысли.

Если так, то надо меньше думать. А потому я постарался максимально загрузить себя физически: чередовал уборки со стирками, усиленно занимался физкультурой и взахлеб читал на ночь Карла Маркса. В результате всего этого умудрился не впасть в истерику и даже улучшил пару личных рекордов: в кроссе по пересеченной местности и в усвоении трудов классика (прочел за раз почти страницу, правда, ни черта не понял).

Через неделю заявился господин Тищенко собственной персоной, в марлевой повязке на физиономии.

— Что нового, мэтр? — спросил я.

— Есть хорошие новости, а есть и плохие. С каких начать?

— Давайте уж сразу с плохих.

— В Москве эпидемия гриппа, — он чихнул, — врачи рекомендуют поменьше бывать в людных местах и вообще, сократить общение до минимума. Эта плохая новость.

— Плохая, — согласился я, — еще что-нибудь?

— Лично для вас здесь угроза заболеть минимальна. А вот это — хорошая.

— Единственная?

— Пока — да, но… — тут он едва заметно подмигнул и закашлялся — Надо верить в лучшее.

— Очень хотелось бы.

— Побольше оптимизма, мой друг, — он высморкался, — уже виден свет в конце тоннеля.

— Наверное, это встречная электричка.

— Вы все-таки неисправимый нытик, — весело сказал он, — впрочем, мы отвлеклись. Давайте-ка поговорим о делах наших.

— Скорбных.

— Я бы так не сказал.

— Продолжайте сотрудничать со следствием, — посоветовал он напоследок.

— Непременно, — улыбнулся я. Хорошее настроение, оказывается, передается при общении не хуже, чем грипп. — Кстати, как там мой товарищ?

— Бодр, активен, стойко переносит тяготы и лишения. Сон, аппетит — в норме. Читает Достоевского. Предельно честен с органами. Велел вам кланяться.

— Спасибо. Если можно, передавайте ему привет.

— Для нас нет ничего невозможного, — он нажал на кнопку.

Вошел конвой и дальше все, как всегда: меня повели в узилище, а господин Тищенко своим ходом двинулся на волю, навстречу гриппу.

Вечером за мной пришли два «гражданина начальника», молодые, здоровенные, веселые и самую малость поддатые. Я встал и замер в ожидании «Руки за спину». Не дождался.

— Коваленко, с вещами на выход.

— Неужели на свободу?

— Щас. Пойдешь в общую хату. Пожил в люксе и достаточно.

— Куда? — переспросил я, собирая пожитки.

— Ну, ты совсем тупой. В общую, говорю, к злодеям, — радостно сообщил высоченный рыжий детина.

— К убийцам, насильникам и маньякам, — добавил его напарник, стриженный налысо толстяк с красным лицом любителя простого русского застолья. — Поздравляю, ночка тебе предстоит классная.

— Точно, — подтвердил рыжий. — До смерти не забудешь, — и деловито поинтересовался: — Вазелин есть?

— Нету, — грустно прошептал я.

— Не повезло тебе, — вступил в разговор толстяк, — без вазелина еще больнее.

Я не стал спрашивать, на чем основаны столь глубокие познания: рассказах друзей или собственном богатом опыте. Просто поверил на слово.

— Готов?

— Готов, — ответил я голосом, полным скорби, — а нельзя ли…

— Нельзя, — прорычал рыжий, — на выход, марш!