Андрей Молчанов - Улыбка зверя

— Ты, паскуда наглая, как с нами разговариваешь?! — вытаскивая пистолет и быстро навинчивая на его ствол глушитель, сказал Длинный. — Ты сам, сука, меня завел…

— Хорошо, половина ваша…

— Поздно, фраерок, — снова оглядываясь на набережную, промолвил Длинный. — Ты все нам отдашь…

— Это ограбление? — удивляясь своему спокойствию, недоуменно спросил Прозоров и поглядел на направленный в его сторону ствол. — Ладно, братва… Еще завалите по дури, ну вас… Потом Ферапонт вас в асфальт закатает из-за меня…

Рука с пистолетом дрогнула и медленно стала опускаться вниз.

— Ты откуда Ферапонта знаешь? — настороженно спросил Мослак.

— Дела у меня с ним. Большие дела…

— Какие еще дела? — Было видно, что противники сбиты с толку и находятся в немалой растерянности.

“Все, кончаем спектакль, — мелькнуло в голове Прозорова. — Натешился, хватит. За такие диалоги тебе бы прежде в Конторе устроили прочную дисквалификацию в дворники… С покойниками бесед не ведут”!

Расстояние между ним и оппонентами было оптимальным для того, чтобы решить все проблемы без помощи оружия, таящегося в рукаве пиджака и готового выскользнуть в поджатые к ладони пальцы.

Прозоров привычно перенес вес тела на опорную ногу, не обращая внимания на выпавший из рукава пистолет, а дальше уже сам собою включился тысячекратно отрепетированный на тренировках механизм, когда из отдельных разрозненных элементов естественно и гармонично выстраивается на редкость цельное и красивое движение: “делаем — р-раз, делаем — два, делаем — три…”

Да, хрупок и уязвим человек.

Два темных тела скользнули по крутому бетонному спуску, тихо хлюпнула небольшая волна, разбившись о сваи пристани, и воды славной Москва-реки сомкнулись, приняв в свои недра неожиданный дар страстей человеческих…

Прозоров рассовал по карманам изъятые у бандитов вещи — записные книжки, бумажники, мобильный телефон… Пистолеты Длинного и Мослака, поколебавшись, все-таки выбросил в реку. Единственное — свинтил со стволов профессионально изготовленные глушители.

“Вот так и происходит привыкание к убийству, — с грустным равнодушием думал он, вышагивая по ночной набережной. — Никаких эмоций. Хоть сейчас иди в казино и продолжай дерзать… Не думал только, что так быстро происходит это привыкание…”

Неожиданно посреди пустынной набережной, где-то совсем рядом раздалась трель телефонного звонка.

Прозоров вздрогнул, диковато оглянулся… Затем, уяснив, в чем дело, сунул руку в карман пиджака, достав миниаюрную, размером чуть больше спичечного коробка, трубочку. Разложил ее на три сомкнутые составные части, вытащил наружу темный усик антенны.

— Слушаю, — произнес глухо, приостановившись у бетонного парапета.

— Мослак, ты? — нервно домогался далекий голос, прорываясь сквозь шорох и треск.

— Я.

— Что с голосом?

— Воды нахлебался…

— Какой еще там воды? Мослак!.. Алё, Мослак…

— Ну…

— Что “ну”? Длинный где?

— Со мной рядом лежит…

— Вы что там, нажрались уже? — грозно спросил голос, ставший внезапно отчетливым и близким, поскольку трески и помехи вдруг как-то разом прекратились.

— Я же тебе ясно сказал, — сурово произнес Прозоров. — Мы оба нахлебались воды. Лежим рядом на самом донышке. Под пристанью напротив “Парадиза”… Здесь темно и сыро, зато покойно…

— Кто это? — после некоторой паузы настороженно спросил голос.

— Смерть твоя, — раздельно и внятно сказал Прозоров и — зашвырнул телефон в реку. Затем поднял руку, остановил частника и поехал в центр города, где вышел, прошагал переулками пару кварталов и пересел в другую машину. К своему дому он подъехал в первом часу ночи уже на третьем по счету частнике.

Несмотря на то, что начальник отделения Олег Павлович Громов полтора года назад получил звание майора, а его коллега и подчиненный Игорь Тихонов по-прежнему носил погоны капитана, сотрудники ГУБОП продолжали называть их по сложившейся привычке: “Два капитана”.

Трудно было найти и соединить людей более разных по характеру и темпераменту. И, вероятно, именно по этой причине в пору создания ведомства, даже в официальном приказе было особо подчеркнуто, что Тихонов И.П. “временно” переводится в подчинение Громову О.П. Начальство отчетливо понимало, что такие непохожие люди вряд ли сработаются. Но права известная поговорка: нет ничего более постоянного, чем “временное”…

По странной филологической иронии фамилия Громов идеально подошла бы Тихонову, равно как и наоборот, ибо Тихонов являл собой непрерывно действующий фонтан взрывной энергии, а Громов же отличался характером тихим, вдумчивым, медлительным… Это был невозмутимый флегматик, который даже самые спешные и срочные дела делал с какой-то сонной неторопливостью и чрезмерной основательностью, чем ставил своего друга-холерика порою на грань нервного срыва… Даже на вопрос: “Который час?” — Олег Громов отвечал не прежде, чем уяснял себе, кто спрашивает, зачем и почему именно у него, у Громова… Иногда с мрачной иронией Тихонов справлялся у начальника: мол, не пронумерованы ли у него носки? В том, дескать, смысле, который из носков левый, а который правый?