Андрей Молчанов - Улыбка зверя

— Ну а дальше все уже проще. Стоят они час, и другой, и третий… Промерзли, ноябрь все-таки, а они налегке вышли. Да и пропили армяки-то свои сгоряча. Ропот поднялся, сомнения…

— А “пророк” что? — поинтересовался Чиркин.

— А “пророк” давно ушел из села. В ту самую грозу и ушел, потрясая посохом, другие уезды баламутить. Так что народ один остался, ропщет и колеблется. Одни говорят:

— Набрехал, собака! Не будет никакого конца…

А другие, которые вообще дотла пропились, возражают:

— Надо до вечера ждать, до заката солнца…

Словом, распри у них пошли, но уже внутренне все понимают, что “пророк” и в самом деле “набрехал”.

— Ну и чем кончилось? — поторопил Чиркин, которому уже снова захотелось выпить водки.

— Вот тут и суть притчи. Вернее, не притчи, а реального случая. Мужики заохали, закрякали:

— Как же нам теперь жить-то, ядрит твою мать? Ничего не осталось, ни козы, ни коровы, ни порося… Продали, а денежки пропили…

А бабы им в ответ:

— Пропили, да не все! Половину-то денежек мы припрятали на всякий случай, на черный день…

— Да как же вы смели прятать, когда конец света?!

— Так, — говорят, — спрятали… мало ли что…

— История замечательная, — согласился Верещагин, улыбаясь. — Но про это есть короткая поговорка: “Пусти бабу в рай, так она и корову за собой тащит”.

— Поговорка о другом. О бабьей жадности и глупости. А моя притча о глубине бабьей веры в истину. Так выпьем же, друзья мои, за то, что именно женщины чаще всего подталкивают нас к Истине, — неожиданно подвел итог Прозоров. — К Истине, которая существует независимо от того, верим мы в нее или же не верим!

Поздно ночью, когда наивные и простодушные коллеги его Чиркин и Верещагин, крепко и надежно спали, валетом уместившись на диване, Иван Васильевич Прозоров приступил к основной своей работе. Он прошел полутемным коридором к служебному кабинету, в котором так недолго довелось когда-то посидеть покойному Акиму Корысному. Оглядел дверной замок и перебрал связку ключей, отыскивая нужный. По крайней мере, пять ключей могли подойти к замку.

— Ну, с Богом! — тихо пожелал сам себе Прозоров и к вящему его удовольствию, первый же ключ из пяти отобранных им, легко вошел в скважину и повернулся с мягким маслянистым звуком.

“Отличная, благоприятная примета, — усмехнулся Иван Васильевич и беспрепятственно прошел вовнутрь. — Был бы только он здесь, не вынесли бы его по скудоумию в какой-нибудь далекий подвал…”

Сейф был на месте. Он стоял в дальнем углу под вешалкой. И был он небольшой, коричневого цвета, самый с виду обыкновенный… Именно такой, каким и описывала его Ада. Дверца его была чуть приоткрыта, внутренность абсолютна пуста.

— Слона-то вы и не приметили, — пробормотал Прозоров, укладывая сейф на крытый жестким ковровым покрытием пол и внимательно приглядываясь к его днищу. Здесь в днище, в самом неприметном уголке должно было находиться спрятанное под слоем краски заветное отверстие. И отверстие это тоже было на месте. Иван Васильевич вскрыл тайник, извлек оттуда аккуратную плоскую коробочку, взвесил ее в руке.

— Не слишком весомо для кощеевой смерти, — усмехнулся он, запихнул коробочку в карман, установил сейф на место и так же тихо покинул помещение.

В тот роковой февральский день Лев Евгеньевич Злобин, сосед художника Верещагина по лестничной площадке, возвращался домой довольно поздно, в очень мрачном настроении. И дело было не только в том, что не задалась рыбалка… Неприятности начались с того, что, отправившись с утра пораньше за город, он все-таки опоздал на электричку. Вернее, он даже и не опоздал, ибо на карманных часах, подаренных ему к пятидесятилетию профсоюзом комбината, оставалось еще минуты три до отправления. Злобин, еще сходя с автобуса у вокзала, специально достал часы и сверился со временем, хотя доставать часы было ему весьма затруднительно, поскольку, по случаю предстоящей долгой рыбалки, закутан он был основательно и плотно. И из-за этого едва не повздорил с толстой теткой, к слову, очень похожей на его жену. Доставая злополучные часы, он нечаянно столкнул ее с сидения и та в отместку громко обозвала его “старым лысым хреном”.

“Какой же я тебе “лысый хрен”, если на мне по брови надета зимняя шапка?” — хотел было возразить Злобин, поскольку характера был вздорного и любил поспорить с кем угодно, но на споры не оставалось времени, и он только махнул рукой и выскочил из автобуса.