Александр Звягинцев - Сармат. Кофе на крови

— В Штатах не поверят, что я был у огнепоклонников-зороастрийцев! — восклицает невпопад американец.

— В Штатах? — переспрашивает его Сарматов. — В таком случае с полным выздоровлением, сэр!

— Какие красивые голоса у ваших женщин! — говорит Алан, пытаясь понять, откуда льется неземная мелодия.

— Это не женщины — это поет ветер! — с мягкой улыбкой поясняет старен. — Проникая в трещины гор, в пустоты и в тайные лабиринты, оставленные прапредками, ветер рассказывает нам о стране, очень давно, еще до рождения пророка Исы, покинутой нами... Управляя заслонками в лабиринтах тайных ходов, мы умеем придавать ветру много голосов — от сладчайшего голоса любви до грозного, зовущего на смертный бой.

— Какую страну покинули ваши прапредки, ата? — пытается уточнить Алан. — Я понимаю языки Востока, но не могу определить ваш язык...

— Мы знали название своей родины, но за долгое время оно стерлось из нашей памяти! — отвечает старец и немощной рукой показывает на своды зала, испещренные клинописными знаками. — Письмена прапредков до сих пор таят в себе название нашей родины, но теперь уже никто не может их прочитать... От своего прадеда, который слышал это предание от своего прадеда, я узнал, что великий полководец древнего народа вел несметные легионы в страну индов, но, когда они проходили этими горами, случилось великое землетрясение, и легион, состоящий из людей нашего племени, был отрезан от остальных легионов лавинами и неприступными скалами...

— А как звали того полководца? — продолжает допытываться Алан.

— Письмена прапредков знают его имя, а старый Ассинарх не знает, — отвечает старец и, сделав паузу, добавляет: — Старый Ассинарх знает, что отец того полководца был царем и, уговаривая его не ходить в страну индов, так сказал: «Не ходи, сын, воевать индов с войском, ибо повозка золота возьмет любой их город быстрее войска!»

— Точно! Я так и думал! — восклицает Алан. — Именно так сказал царь Македонии Филипп своему сыну Александру!

— Осмелюсь спросить, многоуважаемый Ассинарх, — произносит Сарматов, — почему вы, поклоняясь огню, называете его животворящим, разве огонь не спутник войн и смерти?

— Да, это так! — кивает старец. — Но разве не огонь уничтожает следы чумы и других болезней?.. Разве не он согревает людей в холод и дождь, дает им вкусную пищу? Разве не огонь ненависти к злу, дарованный людям единым Богом Ахурамазду, не дает злу подчинить себе всех людей? Разве не огонь любви, зажженный Богом Ахурамазду в мужчине и женщине, дает новую жизнь?

Протянув руку сыну, старец кивком головы приглашает всех в первый зал, в котором теперь полыхает костер. Вокруг костра кружатся в замысловатом танце полуобнаженные гибкие женщины. Их фигуры подчиняются тем же непривычным пропорциям, что и мужчин, у женщин тоже иссиня-черная кожа, раскосые, уходящие уголками к вискам изумрудные глаза. Только ростом женщины значительно ниже. Если бы не пышность форм, их легко можно было бы принять за девочек-подростков.

Засмотревшись на танцующих женщин, похожих на ожившие точеные эбонитовые статуэтки, Бурлак натыкается на Алана и цедит вполголоса:

— Блин, такую статуэточку на коленях подержать бы!..

— Марсиане тебе подержат! — шепчет Алан. — Вах! Амбал двинет — и прощай, мама!..

— Опять ты за свое! Ну какие они тебе марсиане? — чертыхается Бурлак.

— Слушай, я думаю, что их легион был доставлен Александру Македонскому на НЛО с другой планеты!..

— Сам ты доставлен с другой планеты, хазарин малахольный!

— Я?.. Я — хазар малахольный! — взвивается Алан. — Тогда ты — рязан косопузый!

Взаимный обмен любезностями прерывают окружившие Бурлака и Алана чернокожие танцовщицы. Они с легкостью бабочек порхают вокруг, неуловимыми движениями касаясь притихших бойцов и тут же отступая прочь. Изумрудные глаза их наполнены обещанием, а блуждающие по залу блики отражающегося в струях фонтана пламени делают их черные тела нереальными, фантастически красивыми, будто пришедшими из чудесного сна. Алан с присущим ему энтузиазмом пытается подстроиться под их танец, но его движения, как ни крути, более всего походят на родную лезгинку. Стушевавшийся Бурлак стоит как пень, не зная, куда деть ноги и руки. Увидев, что двое мужчин подносят к костру тушу быка, он торопится к ним, бросив Алану на ходу:

— Я того... От греха подальше пойду лучше мужикам подсоблю!..

Старый Ассинарх останавливается у озера, перед фонтаном, на пересечении струй которого покоится переливающийся хрустальный шар.