Александр Звягинцев - Сармат. Кофе на крови

— За вас, сссук, штатники мне даже Никарагуа спишут! — орет тот, захлебываясь пеной. — А миллион баксов и в Африке миллион!.. Поняли, пидоры гнойные?!

Сарматов носком ботинка бьет Алана в пятку. Тот еле заметно, не поворачиваясь, кивает и делает неуловимое движение вперед. Силин заносит руку с гранатой для броска и осатанело орет:

— Ни с места! Все мордой в землю!.. Мордой в землю — или к Богу в рай, суки!

Алан делает вид, что становится на колени, и из-за его спины Сарматов мечет нож. Нож пропарывает Силину гортань, и оттуда сразу же начинает хлестать ярко-алым фонтаном кровь. В тот же миг к нему бросается Алан, зажимает гранату в ослабевших пальцах Громыхалы. Подоспевший Бурлак перехватывает ее несколькими витками невесть откуда взявшегося пластыря. Сарматов подхватывает разом обмякшее и ставшее покорным тело Силина под мышки и осторожно кладет на землю головой на свои колени. Встретившись с его глазами, Силин вместе с алыми брызгами крови выталкивает из себя слова:

— Тттумана не ббудет!.. Уходиии, кккомандир!.. Уууххходиии!

Из его открытых глаз вдруг начинают течь крупные слезы, но он не отводит взгляда от Сарматова, будто хочет сказать ему что-то очень важное, самое главное...

— Прости, Сашок, — со стоном выдавливает из себя Сарматов. — Бога ради, прости меня, грешного!

Силин сжимает его руку и пытается улыбнуться, но хлынувшая изо рта кровь смывает эту улыбку...

— Преставился Сашка Громыхала! — посмотрев на его застывшие глаза, говорит Прохоров и снимает с головы берет.

Савелов подходит к склоненному над Силиным Сарматову и, тронув его за плечо, сообщает:

— Я осмотрел рацию... Нет никаких сомнений — он успел выйти в эфир, а это значит, нас запеленговали. Надо немедленно уходить, Игорь!

Тот поднимает на него переполненные мукой и тоской усталые глаза, глаза человека, которому уже невмоготу хоронить друзей, и кивает, потом бережно берет безвольное тело Силина на руки и, шатаясь под его немалой тяжестью, несет к расщелине, в которой покоится прах английских солдат времен англо-афганской войны. Положив тело в расщелину, Сарматов начинает закладывать его камнями. К нему присоединяются Бурлак с Аланом. Когда вырастает холм из камней, всё трое замирают по стойке «смирно» и отдают честь.

— А ты, командир, не рви сердце! — почему-то шепотом говорит Бурлак, приблизив свое лицо к серому лицу Сарматова. — Судьба — она как кошка драная, к кому боком, к кому раком!.. В этом твоей вины нет! — кивает он на холм из камней.

— Есть! — шепчет Сарматов.

— Слушай, сейчас все бы мы были... — восклицает Алан.

— Есть! — перебивает его тот. — Соглашаясь на неподготовленную операцию, я обязан был учитывать, что человек всегда остается всего лишь человеком и душа его, бывает, с резьбы срывается!

— А в генеральских кабинетах стали бы слушать твои байки о душе? — резко спрашивает Бурлак. — То-то!.. Завяжи яйца узлом, командир, из дерьма выбираться надо! — заканчивает он.

Из рации несутся отрывистые голоса Рахмана и Абдулло, в них вклинивается четкая английская речь, которую по частям переводит переводчик на фарси.

— Янки приказывают Абдулло и Рахману блокировать ущелье и держать русских террористов до прибытия вертолетов с пакистанским спецназом. Если удастся освободить их полковника, обещают большой бакшиш, — поясняет припавший к рации Алан.

Сарматов дергает американца за руку.

— Извините, сэр, придется вам еще побыть на привязи! — произносит он и командует: — За мной!

Укрываясь в расщелинах, группа преодолевает подъем над пещерой. Бурлак и Алан помогают американцу и тот нехотя, но принимает их помощь. Наверху Сарматов осматривает ущелье в бинокль.

Видны охристые склоны, редкий кустарник, камни, палатка аксакала на берегу реки. Рядом, привязанный веревкой к кусту, болтается плот. Сам аксакал спокойно стоит возле отары овец, опираясь на свой допотопный «бур». Но вот он настораживается и берет ружье на изготовку.

— Не высовываться! — командует Сарматов, продолжая наблюдать за стариком.

С верховья доносится конское ржание, несколько выстрелов. Группа всадников подскакивает к аксакалу, и передний в ярком, как хвост павлина, халате что-то спрашивает у него. Тот с достоинством отвечает. Всадник вздыбливает коня и наотмашь сечет аксакала камчой по лицу. Всадники уносятся, а старик, утираясь, отходит к плоту.

Передав бинокль Бурлаку, Сарматов подползает к Савелову и сует ему в руки запечатанный конверт.