Сергей Зверев: Святой: русский йогурт

— Это смешно, но, знаешь, шикарно умер!

— Кто? — не понял Спыхальский.

— Рогожин. Кличка у него такая — Святой. Фанфаронство, конечно, но даже на меня произвел впечатление. Крепкий тип. Мало кто так умирает.

На дне граненого стакана с отпечатками чьих-то жирных пальцев было совсем пусто, и Анджей поспешил разлить по новой.

— Не меняй руку, — заметил из своего угла Бокун и тут же спросил Солодника:

— Ты уверен, что убил его?

Спыхальский озабоченно оглянулся на товарища, но смог разглядеть только бесформенное пятно, отдаленно напоминающее человека.

— Пшестань, курва, гадаць глупства, — Анджей, хватив лишку, перешел на польский.

— Заткнись! — бросил Бокун.

Спыхальский замолк, обиженно откинувшись на спинку дивана.

— Черт, кажется, кровь! — Солодник с любопытством смотрел на черные струпья под ногтями.

— Я спрашивал про Святого! — вскипел Бокун.

— Уверен ли я, что убил? — Солодник сделал большой глоток и, не поморщившись, ответил:

— Нет, не уверен.

Снова зависла пауза. И сразу за ней раздался дикий смех. Вдруг рука абхаза взлетела, и на Анатолия уставилось металлическое рыло пистолета. Злобная улыбка не сходила с лица Солодника.

— Бабах, и тебя нет, — он изобразил выстрел и снова весело заржал. — Это легко, очень легко. С тех пор как я понял, что это легко, смерть стала моей профессией. Но ты, Бокун, не бойся. Очень прошу — не бойся. Страх убивает людей чуть раньше, чем это делает пуля. Святой мертв…

«Штеер был прав… — подумал Анатолий. — Мы перехитрили сами себя. В один прекрасный день они прикончат нас точно так, как остальных, и этот же Солодник нажмет на курок».

Бокун ощущал себя механизмом, в котором весь набор шестеренок и пружин покрылся рыжей ржавчиной. А напротив сидел Мхачители и что-то не переставая говорил, говорил.

«Никто, кроме двух-трех человек, не знает, что сегодня произошло в городе, — мелькнуло в голове у Бокуна. — Мы сделали свое дело. Такая отличная компания — ребята для грязной работы. И это, кажется, начинает мне нравиться».

Он потянулся к водке, по привычке ища, чем запить. Рядом на столе стояла бутылка со «Стар-дринком»…

Бокун точно знал, что не выпустит Мхачители из города.

— Ты уверен, что старший Рогожин мертв? — опять спросил он Солодника. — Это очень важно.

Ствол пистолета снова взлетел вверх.

— Андрей! — прорычал Мхачители. — Твой хозяин действует мне на нервы.

— Он не мой хозяин, — нервно заметил Анджей. — Вы, двай курдулли, спокуй! Успокойтесь!

Поляк, вернувшись в Россию, окончательно перестал понимать, что происходит вокруг.

— Толик, ты же слышал, — залепетал Спыхальский. — Рогожин умер. Зачем зря злишь нашего друга?

Но Мхачители уже завелся:

— Андрей, я его убью! Он мне надоел, честное слово.

— Не надо, — жалобно попросил Анджей. — Не надо его убивать. Он просто хочет быть уверенным, понимаешь?

— Тогда пусть отправляется следом за своим Святым на тот свет.

Бокун молчал.

— Хочешь? — Пистолет уткнулся ему прямо в лоб. — Это совсем не больно. Ну скажи, что хочешь.

На мгновение их взгляды встретились. Но Солодник не смог различить в глазах у Бокуна ничего, кроме пустоты.

— Мне пора идти. — Анатолий поднялся из-за стола. Он хотел еще что-то добавить, но передумал.

— Куда ты? — окликнул его Анджей. — Давай еще выпьем…

…На рассвете человек в черной маске поднялся через чердачный люк на крышу дома, где в квартире на третьем этаже спал Солодник. Он спустил три килограмма тротила на уровень окна так, что пакет, разбив стекло, влетел в комнату. От удара замкнуло контакты.

Взрыв оказался чудовищной силы: рухнула часть крыши, разрушились стены, похоронив под бетонным крошевом исполнившего работу абхаза.

Долго небо над городом оставалось непроницаемым, остекленевшим. Подступавший к свалке лес потерянно тянулся черными вершинами к мятым серым облакам.

Было раннее утро.

— Спи, — тихо сказал Степаныч, когда Дмитрий попытался его остановить. — К обеду вернусь.

Рогожин заметил сверток в руках хозяина землянки. Большой красный пакет с эмблемой «Стар-дринк», перевязанный крест-накрест бечевкой.

— Я с тобой, — Дмитрий попытался подняться.

— Лежи! — приказал Степаныч. — Если замечу, что увязался за мной, мало не покажется. Отвоевался, хватит.

— И куда ты потащишься с этой своей хреновиной?

— В город.

— В город! — не выдержал Рогожин. — С кого собираешься начать? — с вызовом спросил он. — С вице-мэра или, может быть, с Бокуна?