Евгений Сухов: Я — вор в законе: Мафия и власть

Произнося этот внутренний монолог, пленник в который раз остановил взгляд на висевшем над диваном эстампе — японском пейзаже под стеклом в металлической рамке. На улице и в комнате было темно, и стекло на стене мягко поблескивало в свете уличного фонаря. И вдруг Коляна осенило: «Как же я раньше об этом не подумал?» Ловким движением он закинул ноги на стену, но до картины не достал. Тогда он стал отжиматься на руках, дотянулся до эстампа босыми ступнями и нащупал пальцами ног шнур, на котором висел японский пейзаж. Колян уже снял картину с гвоздя, как вдруг из гостиной сквозь бормотание телевизора послышались шаги. Пленник замер в самой невероятной позе. Покрывшись холодным потом, он стоял в стойке вниз головой и напряженно прислушивался. Охранник подошел к телевизору, переключил программу и снова сел назад в кресло, зашуршав газетными листами. Колян перевел дух и осторожно опустился на диван, одновременно плавно спустив вниз висевшую на пальцах ног картину. Переведя дух он засунул картину под колени, аккуратно нажал на стекло, одновременно перевернувшись на скрипучем диване и закашлявшись. Стекло глухо хрустнуло. Но этот звук потонул в скрипе пружин и глухом кашле. Колян замер. В соседней комнате охранник не выразил никакого беспокойства. Пронесло. Колян поднял покрывало и осторожно высвободил из металлической рамки стеклянные осколки. Затем он медленно сдавил металлический прямоугольник таким образом, что все его стороны сложились в прямую линию. Теперь в его руках оказалась сдвоенная полоска металла длиной около метра, место сгиба напоминало острый наконечник копья. Обернув «копье» наволочкой от подушки, Николай спрятал свое самодельное оружие под себя. Опустив руку под диван, он одним движением вырвал заготовленную скобку из деревянной рамы и, довольный результатом, поднес ее к глазам. «Отлично, просто отлично!» Эта маленькая стальная проволочка теперь была его надеждой и спасением. Колян сунул проволочку в рот и зубами стал сгибать ее концы, придавая ей форму отмычки. Когда самодельный «ключ» был готов, он с замирающим сердцем сунул его в замок наручников, и… Тот открылся с такой готовностью, что Колян даже сначала не поверил и инстинктивно ощутил легкое разочарование, тут же сменившееся диким восторгом: «Свобода!» Он больше не прикован к этой чертовой трубе — после стольких часов вынужденного плена. Чувства переполняли Коляна. Ему хотелось кричать от радости. «Спокойно, спокойно, — сказал он себе, сдерживая ликование, — торопиться нельзя. Будет особенно обидно лопухнуться сейчас. Тогда тебе уж точно хана». Он осторожно, по одному, переложил осколки стекла на другую сторону своей постели, к стене. Медленно спустил ноги на паркет, мягко соскользнул с дивана, присел на корточки и прислушался. В гостиной в конце коридора все так же работал телевизор, передавали программу новостей. Колян крадучись приблизился к дверному проему, пересек коридор и затаился у двери в спальню. До его слуха донеслись слова телекомментатора: «Одно событие стоит особняком в сегодняшней столичной криминальной сводке… В квартире семь дома номер 36 по 3-й Радиаторской улице обнаружены четыре трупа. Все четверо молодых парней были приезжими из сибирского города Таежный. По сведениям органов МВД, убитые принадлежали к крупнейшей и самой опасной в регионе преступной группировке…»

Колян знал квартиру на 3-й Радиаторской — в ней жили именно его бойцы. Этот адрес он как раз назвал на допросе. А вот теперь наступила развязка. Никаких угрызений совести или чего-то подобного Колян не испытывал — во-первых, против лома нет приема, а во-вторых, хрен с ними, других наберет! Эти были всего лишь пушечным мясом. Такого добра, всех этих дебилов мускулистых по России пруд пруди. Неужто он, Николай Радченко, будет убиваться, переживать из-за всякого говнюка. Одним больше, одним меньше. Другое дело, что нанесли удар по его самолюбию, ступили на его территорию, замахнулись на его власть. Ну что же, Радченко никому обиды не прощал. Расправа над его бойцами — это еще одна пощечина, еще одно унижение, нанесенные ему лично. Сердце Коляна еще сильнее налилось кровью. Мстить, убивать, резать. Начинать прямо сейчас.

Колян не мог знать о разговоре, который состоялся у Варяга с Чижевским после разборки на 3-й Радиаторской. «Грязная работа, — недовольно сказал Варяг. — Этих парней не обязательно было убивать». — «Владислав Геннадьевич, это же отморозки, — оправдывался Чижевский. — С ними ведь и не поговоришь по-человечески: чуть что — за пушки хватаются. Правильно вы решили выдавить их из Москвы…» — «Не надо грубой лести, — поморщился Варяг. — Мы ведь ясно договаривались — без лишней крови. Может, эта шпана и получила по заслугам, но вы только посмотрите, какой поднялся кипиж! Милиция на ушах стоит — еще бы: четыре трупа, и убийцы ускользнули прямо из-под носа! Такие дела в архив не сдаются. Менты будут долго копать, и неизвестно еще, до чего они докопаются. А если бы этих ваших горе-киллеров взяли по горячил! следам?» Чижевский молчал и только сокрушенно вздыхал — крыть ему было нечем. «А где ваши хваленые «грушники»? — после паузы спросил Варяг. — Те если и мочат, то без шума и пыли». — «Я им поручил наблюдение за Заботиным, — ответил Чижевский. — Сами понимаете — объект сложный, подходы к нему затруднены… Там нужны профессионалы». — «Это верно, — согласился Варяг. — Но и для силовых акций, как видите, нужны профессионалы, а не мясники. Все понятно?» — «Так точно», — по-военному отозвался Чижевский.