Михаил Нестеров - Горный стрелок

От созерцания Новака оторвал восторженный окрик Петра Миклошко.

– Панове! – воскликнул он, по давней привычке обращаясь на польский манер. – Это гениально!

– Что гениально? – спросил Кроужек, отрываясь от бинокля.

– Русские. Они гениальны до глупости или глупы до гениальности.

– Очень здорово, – похвалил его вице-премьер. – Хорошо, что русские далеко и не слышат нас.

Пока для очередного сравнения Миклошко набирал в легкие воздух, Кроужек добавил:

– Хотя, может, ты прав. Только глупость могла заставить русских поставить базовый лагерь за ледопадом. Это чревато.

Миклошко наконец выдохнул:

– Гениальная глупость.

– Мы это уже слышали, – скривился Кроужек. Он хоть и поддерживал приятельские отношения с Миклошко, но не любил в нем чрезмерной говорливости и без стеснения напоминал об этом пресс-секретарю, беззлобно называя его дармоедом. Обладая отличной памятью, Миклошко был самым информированным человеком в МИДе.

– Слышали, но не поняли. Только у русских есть это слово – даже у нас, чехов, его нет.

– Похоже, дармоед, ты заболтался, – легко осадил его вице-премьер. – Лично я не пойму, о чем ты говоришь, о каком слове.

Миклошко даже не смутился. И весело сообщил:

– Оно тебе знакомо. Читал «Двенадцать стульев» О. Бендера?

Ян Новак басовито прыснул, скосив глаза на пресс-секретаря. Потом громко рассмеялся.

Мирослав присоединился к нему, неприлично показывая пальцем на Миклошко.

– Пресс-секретарь! – весело сокрушался он.

Петр не понимал, над чем смеются вице-премьер и шеф его личной охраны. Он вопрошал невинными глазами: «Ну, чего вы? Я тоже хочу посмеяться».

Кроужек махнул рукой. Он понял, что Миклошко просто оговорился.

– Ладно, Петр, мы слушаем. Так что за слово начертал великий писатель О. Бендер?

Миклошко быстро вернулся к прежнему состоянию. Он поднял палец и торжественно произнес:

– Конгениально, Панове! Конгениально. А теперь, Мирослав, поройся в памяти. Вернись сюда, – он топнул ногой в камень, – на двадцать два года назад. Что здесь было?

– Здесь был наш базовый лагерь.

– А как сторонний наблюдатель мог определить, что это наш, чешский, лагерь?

Кроужек, склонив голову, несколько секунд смотрел на пыжившегося пресс-секретаря. Новак тоже смотрел на него. Губы шефа охраны слегка дрогнули.

Мирослав медленно качнул головой:

– Флаг.

Миклошко залился смехом.

– Действительно, глупость конгениальная!

Новак робко придвинулся к приятелям. В открытую спросить он не решался, но его поза походила на знак вопроса.

Петр огляделся, призывая глазами альпинистов и охранников себе в слушатели. Но те спешно ставили палатки и налаживали походную кухню.

– Переносимся на двадцать два года назад. Я как сейчас помню неистовые пререкания с непальцами, когда мы поставили в базовом лагере мачту и подняли свой флаг. Я никак не ожидал, что непальцы тоже повесят свой флаг.

Кроужек перебил его:

– Не только ты. – Он повернулся к Новаку. – Знаешь, что они сделали? Повесили непальский флаг выше нашего. Мы снова перевесили, а непальцы стали возмущаться.

– Правильно, – подтвердил Миклошко. – В конце концов мы сняли свой флаг, а непальцы, как бы идя нам навстречу, сняли с мачты свой, закрепив его где-то на камнях возле кухни. Да... Не знал, что в русских все еще живет эта тяга к первобытному первенству. Оказывается, еще тогда, в 1975 году, нам уже не нужна была пальма первобытного первенства, и мы слезли с нее. А русские, как обезьяны, не хотят с ней расставаться.

Новак, казалось, пребывал в растерянности.

– Так вы думаете, что русские специально перенесли базовый лагерь туда, где нет непальцев? – спросил он, поочередно оглядывая приятелей. – Туда, где никто не сдернет их триколор?

– Ну да! – горячо подтвердил Миклошко.

– О боже... – простонал Новак. – Когда же они перестанут фанатеть?

В конце всеобъясняющей речи Миклошко к слушателям присоединился Лев Базилевич, 35-летний помощник Новака. Когда пресс-секретарь закончил, Базилевич с сомнением покачал головой: доводы Миклошко и самого Кроужека его не совсем устраивали. Уверенный, что русские разбили базовый лагерь за ледопадом совсем по иной причине, Базилевич подумал: может, они и «фанатеют», но трудно себе представить, чтобы фанатизм вырос до таких размеров, когда абсолютно всё – съестные припасы, запасная одежда и снаряжение – переправляется через столь трудный и опасный участок пути.