Михаил Нестеров: Мужская работа

Рощин заторопился. Не допив кофе, поставил чашку в раковину. Завязав перед зеркалом желтоватый галстук, улыбнулся своему двадцатисемилетнему отражению. Лазоревый глаз подмигнул из прошлого, и Борис, закрывая дверь, устремился в будущее.

Зиновий Штерн поджидал дипломата на углу Каттегордалле и Видоуревай. Рощин приехал к месту встречи со Штерном проверочным маршрутом. Как и все работники российского посольства, он в начале своей карьеры подвергся проверке и местных спецслужб, и английской и американской разведок. Там наперечет знали «чистых» дипломатов и тех, кто работал под прикрытием. Третий секретарь посольства Борис Михайлович Рощин месяц таскал за собой «хвосты»: куцые – местных органов, длинные и надоедливые – англо-американского блока. И вот уже третий год он только изредка замечал за собой слежку чисто профилактического характера. Сегодня, привычно маневрируя по улицам Копенгагена, он в очередной раз убедился, что наблюдения за ним нет.

Как всегда, Штерн занял место на заднем сиденье «Опеля», бросив традиционное: «Покрутись по городу». Для него такие слова – игра. Несомненно, он был важным человеком, но хотел еще быть и бонзой от разведки. Хотя черт его знает, в лоб у него об этом не спросишь. Однако должность резидента в компании Антона Альбаца выхлопотал себе давно. Он стоял у истоков создания преступного синдиката, который сразу же занял одно из ведущих мест на мировом черном рынке торговли оружием. Сейчас на Штерне лежали две другие основные обязанности, они же – составляющие организации: циркуляция денег и обмен информацией. Планирование лежало на плечах вдохновителя картеля – Антона Альбаца.

Грузный, пахнущий потом, тяжело, как астматик, дышащий носом Штерн – украинец и еврей в одном лице – опустил стекло и закурил тонкую сигару. «Благовоние», – подумалось сидящему за рулем Борису. Дым от дорогой сигары если и не отбивал «еврейского» запаха, то скрадывал его, делая почти незаметным. И сам Штерн в такие минуты словно перерождался: шумное сопение казалось естественным выдохом ароматного дыма, толстые капризные губы придавали ему солидность, а мятый пиджак, как ни странно, добавлял ему авторитета.

Но все это внешние признаки, внутри же Зиновий Штерн – а в кругу друзей и за глаза просто Зяма – всегда оставался хитрым и жестоким. Именно украинско-еврейская порода, как окрестил ее Борис, лежала, как и положено, в основе его сущности. Он легко (опять же по мнению Рощина) мог переквалифицироваться в киллеры. Может, сам он никогда не убивал, но на его совести тысячи жертв. Что стоит такому человеку самому взять в руки оружие? Он не чистюля, как его босс, – у Антона Альбаца даже внешность карьерного израильского дипломата. Рощин дважды встречался с ним и оба раза ловил на себе отнюдь не дружеские взгляды торговца оружием. Нет, его глаза с поволокой откровенно не расстегивали ширинку на штанах третьего секретаря, но они были буквально наводнены пониманием и даже одобрением. Была ли в них солидарность?

Отчего вдруг пришли такие мысли, Рощин не понимал – ведь никто не знал о его бисексуальной ориентации. Тогда же Борис подумал, что смотрит на людей по-другому, ведет себя с ними иначе. Что, природа делает свое дело? Может, оттого ресторанные проститутки, за редким исключением, не предлагают ему свои услуги? Не сами глаза, но их энергетика выдает человека с головой. Это как запах. Да, все так, хотя весьма и весьма преувеличено.

Штерн сильно картавил и окал – жуткая смесь. Отвечая на его вопрос, Борис едва сдерживал себя, чтобы не ответить так же: «Инфогмация стоит недешево».

Рачительный еврей пренебрегал своим здоровьем – курил жадно и часто, а сейчас еще и на сквозняке. Содрав слюду с упаковки сигары, прикурил от массивной зажигалки.

– Откуда ты узнал? – спросил он.

– В нашем посольстве очень многое можно услышать.

– Очень – меня не интересует. Давай подробности.

Борис остановил машину и повернулся к Штерну вполоборота.

– Даже в Москве не дают.

– Не надо продавать мне кота в мешке, – скривился Зяма. – Бесполезно мне описывать товар. За контрактное барахло я не выложу ни копейки. Я всегда плачу за живой товар. И последний момент, Боря: кроме меня, твои новости никому не нужны. А с благотворительностью я завязал после смерти своей бабки: она умерла в мой первый день рождения.

Трудно общаться с такими людьми, покачал головой Борис. Какие, к черту, дипломатические приемы, когда тебя откровенно берут на понт!