Николай Мороз - Прыжок тигра

Вверх по лестнице поднималась пьяная компания. Человека три или четыре орали, матерились, кто-то даже попытался спеть. Его поддержали, и «хор мальчиков» промаршировал мимо квартиры Максима. Он под шумок отодвинул задвижку, распахнул дверь и рывком втащил «гостя» в коридор. На площадке что-то упало с легким стуком, но Максим на это внимания не обратил. Пинком захлопнул дверь, одновременно приставив ко лбу «посетителя» пистолет. И снова установилась тишина, да такая, что в ней слышны были отголоски кошачьей битвы под окнами и топот соседа сверху, на четвертом этаже. «Гость» молчит, почти не дышит и на ногах держится не очень уверенно. Странный он какой-то – низенький и легкий, почти невесомый. И одет по-идиотски, в длинный, многослойный балахон. Максим разглядывал незнакомца, и все больше ему казалось, что он только что пугало огородное с грядки выдернул и в квартиру приволок. А пугало тем временем опомнилось и заговорило:

– Извините, – пискнул человек еле слышно, – извините меня, пожалуйста. Я сейчас уйду. Можно? – И попыталось сделать шаг к двери.

– Стоять, – приказал Максим, – не двигаться.

И снова прислушался – в подъезде тихо так, что даже странно. Спать, что ли, все разом улеглись? За дверью точно никого, что тоже непонятно. Чертовщина какая-то.

– Туда давай, – Максим убрал «грач» от головы «пугала» и указал на кухонную дверь, – и без фокусов.

«Гость», придерживаясь рукой за стенку, побрел в кухню. Остановился на полпути между плитой и холодильником, повернул голову вправо-влево. Покачнулся, оперся рукой о край стола и едва не упал. Максим успел подхватить его одной рукой, второй спрятал пистолет за пояс штанов под футболку. Оружие не понадобится, гостя – эту древнюю, дышащую на ладан бабку – можно пальцем прихлопнуть, как комара.

– Извините, – продолжала бормотать бабка, – я не знала, что вы здесь, я сейчас пойду. Посижу немного и пойду.

Она вытащила из-под стола табурет, уселась на него и, как школьник на парту, положила руки на пеструю скатерть. Одета она была в халат, сверху накинут теплый платок, на ногах тапки. Седые, похожие на солому, длинные волосы собраны в пучок на затылке, но прическа успела основательно растрепаться.

«Сумасшедшая? Черт ее знает, не похожа, вроде. Кто такая? Откуда? Что ей здесь надо?» – Максим рассматривал пожилую женщину. Та посидела немного, глядя в стену перед собой, поднялась на ноги и побрела в коридор. Остановилась перед входной дверью, уставилась на замок.

– Новый поставили, – произнесла она вполголоса и взялась за задвижку.

– Подождите, – остановил бабку Максим, – подождите. Вы кто? К кому?

Бабка прошаркала обратно в кухню и снова уселась на табурет.

– Вот вернулась. Хочу в своей квартире помереть, – заявила она непререкаемым тоном.

– В своей? Это разве ваша квартира? Мне хозяин сказал, что она свободна…

Он мог распинаться сколько угодно, старуха разговор поддерживать не собиралась. Куталась в цветастый платок так и молчала, глядя то на стол перед собой, то на ободранные обои на стене.

Максим проковылял через кухню и снова выбрался в лоджию. Хрень какая-то получается, откуда взялась эта бабка, да еще и посреди ночи, кто она? А если…

– Сдурел, что ли совсем? Башкой думай! – пробурчал он себе под нос и вернулся в кухню. Старуха по-прежнему сидела на табуретке и не двигалась, не издавала не звука. Не померла бы, что тогда с ней делать?

– Бабушка, – вежливо и как мог дружелюбно произнес Максим, – вы кто? И почему вы решили, что это ваша квартира?

– Я здесь двадцать семь лет прожила. В новый дом въезжали, а ключи на заводе дали. Мы в очереди три года простояли, дольше всех.

Отлично, она не померла и все понимает и слышит. Пойдем дальше.

– А как вас зовут? – поинтересовался Максим.

– Римма Михайловна, – незамедлительно ответила старуха.

Она прожила тут много лет. Сначала умер муж, потом старший сын. Все это произошло в один год, и она осталась одна, с младшим. Тот сошел с ума – то ли от переживаний, то ли сказалась наследственность. После того, как он разнес в ванной трубы, а вызванных по тревоге сантехников вышел встречать с топором в руках, несчастного сдали на вечное поселение в дом скорби. Римма Михайловна осталась одна. Она промыкалась еще лет пять, ей добросовестно помогали соседи, а потом, откуда ни возьмись, появились дальние родственники со стороны мужа. Но часто навещать пожилую женщину они не могли, да и сама старушка не желала становиться для кого-либо обузой. Поэтому по совету соцработника Римма Михайловна написала заявление, в котором изъявила желание переехать в дом престарелых. Это учреждение ей посоветовали в собесе, сказали, что все старики там довольны, и обратно домой их не заманишь. Римма Михайловна поверила чиновницам, прошла необходимые обследования, посетила всех врачей (к некоторым на прием пришлось ехать на другой конец города, долго сидеть в очереди), побывала в паспортном столе и в пенсионном фонде. Собрала все документы, отдала их соцработнику, дождалась вожделенного вызова и поехала к новому месту жительства. Волновалась, конечно, но все, действительно, оказалось прекрасно – двухместная палата с очаровательной соседкой, отличное питание и медицинская помощь по первому требованию. Потом – недели через две или три – состоялась встреча Риммы Михайловны с директором богоугодного заведения. Воспитанный и вежливый мужчина долго разговаривал с ней, внимательно выслушал, спросил, удобно ли ей в комнате и вкусно ли кормят. Получив на все вопросы утвердительный ответ, поинтересовался как бы невзначай – а где, собственно, документы на ее квартиру? Они нужны ему для простой формальности – он отметит что-то в компьютере и сразу вернет. Свидетельство о собственности и техпаспорт на приватизированную «двушку» очарованная такой заботой Римма Михайловна передала ему и больше никогда их не видела. Не видела она больше и своей соседки по палате, и самой палаты. Женщину заставили переехать в соседний – сырой и холодный – корпус, где в тесном помещении стояли восемь коек. На свободную сестра-хозяйка швырнула вещи Риммы Михайловны и приказала ей оставаться здесь. Кормить стали редко и плохо, гулять почти не выпускали, в переполненном помещении было душно и влажно. Римма Михайловна попробовала возмутиться, но умудренные горьким опытом соседки посоветовали ей молчать.