Александр Лидин - Льды Ктулху

Проверив револьверы — прошлая экспедиция пропала, так что лучше быть наготове, — Василий незаметно проскользнул через зал. Похоже, никто из сидящих за столом не заметил его маневра. Несколько шагов, и он скрылся во тьме. Приготовив факел, но пока не зажигая его, он осторожно стал пробираться на ощупь, выставив вперед руки и пробуя ногой каждую плиту, прежде чем перенести на нее вес тела. Хуже и глупее всего было бы попасть в какую-нибудь доисторическую ловушку, а потом долго и бесполезно взывать о помощи.

Однако зажечь факел Василий рискнул, только зайдя за поворот. Что-то подсказывало: не нужно, чтобы тебя видели. Уже потом, пытаясь припомнить происходящее, Василий так и не смог ответить сам себе, откуда у него возникло такое желание. Однако в тот момент он четко знал: нельзя привлекать внимания. Он сделает открытие, он оно будет только его…

Запалив факел, Василий поднял его повыше над головой. Да, он и в темноте шел правильно. Теперь рисунок на полу был много четче. «Интересно, почему раньше никто не замечал его? — озадачился Василий. — А может, и замечал, но не придавал значения».

Еще раз проверив свое снаряжение, Василий уверенно зашагал по темным коридорам. Рисунок уводил его все дальше и дальше. Коридор извивался, словно змея в конвульсиях. То и дело направо и налево уходили новые ходы, несколько раз случались пересечения широких тоннелей.

В какой-то момент Василий начал было волноваться. Как он выберется из этого лабиринта? Но решив, что рисунок на полу никуда не денется, Василий шел все дальше и дальше. По времени выходило так, что пора уже было поворачивать назад, а ведь он так и не добрался до неведомого «Изумрудного города, к которому вела дорога из желтого кирпича».

Но, в конце концов, можно же сейчас вернуться в лагерь и потом, предупредив о своем отсутствии, еще раз проделать этот путь. Ну и пусть это открытие не будет лично его. В конце концов, все они делают одно дело, и какая разница… И тут стены туннеля расступились, Василий вышел в зал и остолбенел.

Перед ним застыли невообразимые существа странной формы. Они не двигались. Лишь приглядевшись, Василий понял, что они не живые. Это были статуи, а точнее, даже скульптурные группы из трех-четырех фигур, судя по всему, выполненные в натуральную величину. Все статуи, а было их больше сотни, стояли на высоких прямоугольных постаментах, которые были расположены так близко друг к другу, что человек едва смог бы протиснуться между ними. Но не в этом заключалась их странность. Сами скульптуры — вот что вызвало у Василия неподдельный ужас. За время работы в Третьем отделе он видел многое, и его сложно было удивить или испугать, но это… Изваянные с невероятной скрупулезностью и реалистичностью, эти скульптуры изображали людей, которых пытали, мучили и насиловали нечеловеческие существа, выглядевшие порождением настоящего кошмара. Были там твари, напоминающие осьминогов и древнеримских сатиров, были чудовища вроде полулюдей-полузмей, полускорпионов и еще множество разных богомерзких созданий, ни названия которых, ни происхождения Василий не знал. И все они совершали надругательство над человеческой плотью. Изваянные из белого камня, быть может даже мрамора — Василий не разбирался в камнях, — они многие века простояли здесь, но казалось, могли сорваться с места в любую секунду и вновь продолжить омерзительное действо. За те долгие минуты, что Василий провел в этом зале, он навсегда запомнил перекошенные ужасом и болью человеческие лица.

Что это было: мастерская безумного ваятеля? Хранилище скульптур? А может, музей, судя по проходам между статуями, предназначенный вовсе не для человека?

И эти лица! Эти живые человеческие лица, искаженные ужасом и болью, каких и представить нельзя. Как скульпторы древности смогли достигнуть такого уровня реализма, какой неведом ни современным мастерам, ни творцам эпохи Возрождения, ни античным умельцам?

Наконец Василию удалось закрыть глаза. Он потряс головой. Сейчас ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда, например, в дождливом мрачном Петербурге. Но он был именно здесь, и был один.

Непроизвольно ноги его подкосились, и он, сам того не желая, опустился на колени, а потом склонил голову, словно молясь неведомым чудовищам. Мысли его странным образом блуждали. Он уже не думал об оставленных где-то там товарищах, только ужасные образы скульптур заполняли его мозг. А потом губы его медленно задвигались, складываясь в слова, странные слова неведомого, гортанного языка, которые с трудом мог воспроизвести речевой аппарат человека: