Анатолий Гончар - Пятый квадрат

– Так она же грязная, как чёрт знает что, – возмутился таким предложением Морин.

– Больше грязи – шире морда. Димарик, верно я говорю? – Старший прапорщик повернулся к заглянувшему в офицерский кубрик Маркитанову.

– Так точно, товарищ старший прапорщик! – согласно закивав головой, подтвердил Димарик. – А вы это об чём?

– Да вот, товарищ старший лейтенант от кружки отказывается, – покосился на привередливого группника Тихонович.

– На халяву? – Версия о том, что кто-то может отказаться от чего-то дармового, требовала подтверждения.

– Ес-тес-твен-но, – процедил старшина, развеяв всяческие сомнения относительно умственного здоровья отказывающегося.

– А я бы взял, – невинно сообщил старший сержант.

– Да бери! – широким жестом тут же разрешил старшина, справедливо полагая – «не своё – не жалко», и ткнул пальцем в посудину, которая в мгновение ока приобрела своего хозяина.

– Во, почти новая! – восхищенно воскликнул Димарик и, цапнув кружку, быстро (пока не передумали) выскользнул на улицу, начисто забыв, за чем, собственно, шёл. Через полчаса напряженных трудов в его руках блистала начищенным серебром отличная металлическая кружка с изящно вытесненным селезнем, летящим над бескрайней водной поверхностью. Хвалиться приобретением Димарик лишний раз не стал, а, вдоволь полюбовавшись, убрал кружку в приготовленную к замене сумку. Для использования на БЗ у него была своя, старая, слегка лопнувшая с одного края, видавшая виды стальная кружка, едва ли ещё не более чёрная, чем только что отмытая.

А Тихоныч, выйдя из палатки и случайно увидев, как блеснула на солнце в димариковских руках отчищенная кружка, весело усмехнулся: «Что ж, наш пострел везде поспел». Димарика, несмотря на все его чудаковатости, в отряде любили, и старшина был только рад, что тот оказался теперь с новой кружкой, и никто не виноват в том, что отказавшемуся от предложения Морину пришлось в этот раз довольствоваться обычной эмалированной.

Полынин постоял некоторое время, глядя на опускающееся к горизонту солнце, и, поглаживая свой солидно выпирающий живот, двинулся в направлении каптерки. Надо было ещё раз перебрать имеющиеся в наличии вещи, что-то сдать на склад, что-то выкинуть, что-то до поры до времени отложить. А ещё следовало просмотреть имущество уходящих на боевое задание: кому-то из бойцов заменить что-либо пришедшее в негодность, а кого-то заставить залатать, зашить, отремонтировать порванное или поломанное. А ещё следовало… да мало чего ещё следовало сделать старшине роты специального назначения! Главное, что все знали – он, старший прапорщик Владимир Тихонович Полынин, ничего не забудет, ничего не упустит. Да разве он мог что-то упустить, если в своё время, будучи старшиной роты связи, вдоволь намотался по горам, заменяя то одного, то другого вышедшего из строя радиста? Это сейчас, когда всё немного устаканилось, он оброс солидностью, отрастил брюшко и уже даже в мыслях не помышлял надолго покидать территорию ПВД. Сейчас его обязанностью было обеспечить потребности личного состава, раз в неделю сходить в наряд дежурным по части и каждый третий день ездить за водой в соседний пехотный полк. «Боевые» ему закрывали регулярно и от души, так что причин рваться на боевые задания у него не было. Конечно, находились ретивые контрактники, пытавшиеся пенять его за получаемые «ни за хрен» деньги, но лучше всего им ответил как-то приехавший сюда и бывший немного в подпитии командир части полковник Шогинов.

– А что ты хочешь? – выпучился он в ответ на претензии по поводу несправедливого закрытия боевых, которые от имени всего коллектива разведчиков высказал кто-то из «старых», вдоволь повоевавших контрачей. – Ты сейчас отвоюешь – и фьють из армии, за гроши служить не станешь! А они, – кивнул комбриг в сторону палатки прапорщиков и офицеров служб обеспечения, – так и будут лямку тащить. Мне на тебя всего такого фасонисто-ветеранисто-боевого – тьфу и растереть. Считаешь несправедливым? Рапорт на стол. Уйдёшь ты, придут другие, а с ними мне служить и служить!

На этом обсуждение темы было закрыто. Обида у контрактников осталась, но вопрос о выплате боевых больше так остро не поднимался. «Каждый несёт свои яйца» – этот постулат был принят к действию, и всё пошло своим чередом.

Подготовка к боевому заданию продолжалась полным ходом. Оперативные данные, как и всегда, говорили об одном и том же: где-то как-то, кто-то что-то видел… слышал… предположительно, между «от сих до сих» находится база боевиков в количестве «от и до». Впрочем, «от» в расчёт можно было не брать – на базах всегда находилось боевиков больше, чем предполагалось изначально. Поэтому на совещании комбат в очередной раз проинструктировал идущих на выполнение боевой задачи: «В первую очередь – ведение разведывательно-поисковых действий, и уже во вторую – вступление в непосредственное соприкосновение с противником с целью уничтожения». Но, судя по постным лицам офицеров, если его кто и слушал, то не слишком брал во внимание – молодые, ещё ни разу не обстрелянные старлеи и лейтенанты все как один рвались в бой, а процесс добывания одних лишь разведывательных данных казался им скучным и утомительным. Каждый стремился познать себя в деле – в схватке с противником. В конце концов, для чего они учились, если не для войны? А момент понимания разведывательных действий как таковых придёт позже и, возможно, через череду неудач, через боль и горечь потерь.