А. Логачев - Колумбийская балалайка

— Да погодите вы с беседами, е-мое, — возмутился Алексей. — Никак все обговорили? А если у меня что сорвется, на кого надеяться? На Мишку? Мишка, ты можешь чего?

Михаила заметно коробило от «Мишки», но он решил до поры задвинуть эту тему. А на вопрос ответил, что, мол, не спецназ, но в шар могу закатать реально. И с нажимом добавил: «Кой-кому».

— М-да, — покачал головой Алексей.

— Я тебя подстрахую, — вдруг вызвался Борисыч. — Хотя гарантировать ничего не могу: возраст.

— А ты что, дедуля, часовых снимал? — К этому времени в разговоре участвовал и Вовик, и к нему теперь даже иногда прислушивались.

Борисыч смущенно крякнул, потер пальцами губы, повел головой:

— Снимать не довелось. Самого меня снимали как часового — это да, было. Спасибо, живым оставили.

— В войну, что ли? — обалдел Вовик.

— Именно что в войну, — усмехнулся Борисыч.

— Так сколько ж тебе лет, батя? — изумленно вскинулся Михаил.

— Так много. По молодости меня снимали… а на закате сам вот собрался. По кругу ходим, едрить ее в кольцо…

— Стойте! — вскрикнула Любка. — Сколько прошло? — И сама посмотрела на часы, которые только у нее и имелись. — Полтора часа. Через два, ну, то есть уже через полчаса, наших часовых сменят. Понимаете?

И она замолчала, закусив костяшки больших пальцев.

— Она права, — посерьезнев, поднялся с циновки Борисыч. Аккуратно, а на самом деле нервно отряхнул брюки и рубашку от налипшего мусора. — Новые могут и не быть уверены, что Маэстро нужен лишь один из нас. Начинаем!

Настала тишина, будто, дернув рубильник, выключили все звуки. Тишину нарушила Татьяна:

— Мне вдруг в голову пришло… Мы не подумали вот о чем… Если нас ждали здесь, значит, нас завезли сюда… А кто завез? Энрике? Но почему тогда его убили?

Любовь открыла было рот, чтобы ответить, но передумала.

— Вот потому и убили, что свидетелей мочат. Отработал свое — и привет, — охотно поддержал беседу Михаил — не исключено, чтобы оттянуть время их смертельно опасной затеи. — Как и у нас. Панамец, сука, и пил небось, чтоб мы фишку не прорубили.

— Ребята, — заканючила Люба, — время…

— Все, конец базарам, — твердо сказал Алексей. — По местам.

Хорхе поглядывал попеременно то на часы, то на клюющего носом Пабло. Хорхе не знал, кто их меняет, и молил Бога, чтобы не Хосе с Раулем, эти недоноски, которые любят составлять пару. Которым самое место на банановой плантации, а не в боевом подразделении. Они, эти два идиота, без приказа свои грязные задницы не поднимут. А если вовремя им не прикажут, так Хорхе и Пабло проторчат на этой вонючей ступеньке вонючего крыльца дьявол знает сколько. Прости, Господи, что поминаю нечистого всуе. Но мы и так опоздали на первый тайм, а играют на кубок Либертадорас «Сан-Паоло» и «Бока Хуниорс», — вчера не посмотрели впрямую, так хоть в записи бы увидеть…

Хорхе в очередной раз расстроился из-за того, что не додумался запрограммировать видео на запись матча. Какая промашка…

Он не в первый раз поднялся с единственной, но высокой деревянной ступеньки, добрел до угла гауптвахты, выглянул. Никого. Никто не двигался к их посту. Самое пекло, все сидят в казарме, в холодке. Сиеста.

Он собрался продолжить замысловатое ругательство, но вовремя вспомнил про обет, который наложил сам на себя после излечения от очередного триппера, — не сквернословить два месяца. Горестно вздохнув, Хорхе вернулся под козырек, вновь опустился на ступеньку, прислонился спиной к двери. Пабло будить не стал, пускай подремлет. В последнее время напарник из-за головных болей мучается бессонницей. Сказывается та вылазка в городок… как его там?.. Когда они вместе с ребятами из Ревармии захватили его и удерживали несколько дней, пока их не выбили правительственные войска. Что там стряслось, Пабло не рассказывал. Не ранили и не контузили — это факт, но головные боли он заполучил нешуточные — это тоже факт.

За дверью раздались скрежет, громкие голоса. Потом изнутри донесся истошный, протяжный вопль. И сразу же в дверь ударили с такой силой, что Хорхе вскочил со своего места. Пабло открыл глаза. В дверь забарабанили. Потом послышались крики, возня какая-то, опять крики, женский визг.

— Беспокойные эти русские, — повернулся Хорхе к Пабло.

Пабло встал, открыл «глазок», заглянул внутрь.

— Хорхе! — изумленно выпалил он. — Святая Мария, что они делают!

Хорхе плечом отодвинул Пабло и посмотрел сам.

Единственное окошко гауптвахты располагалось как раз напротив двери. К окошку русские подтащили железный бак для дерьма, перевернули его. К решетке окна приладили чей-то ремень, свободный конец которого свисал петлей. И в эту вот петлю, с трудом умещаясь на дне бачка, ставшего его верхом, двое русских мужчин просовывали голову третьего. Тот мотал головой, исступленно кричал, вилял всем телом. Руки и ноги его, судя по всему, были связаны. Все шло к тому, что вот-вот его голова окажется в петле.