Сергей Самаров - Тридцать первый выстрел

Двигатель я уже выключил, и летели мы только в планирующем режиме.

– Так куда прикажете падать, товарищ подполковник? – повторил свой вопрос Волоколамов.

Капитан сидел значительно выше меня, и потому ему было видно не хуже, чем мне. И он точно так же, как я, понимал, что избежать падения невозможно. А значит, следует минимизировать неприятные последствия.

– Камни в здешних горах слишком жесткие, мне кажется, – высказал я собственную мысль.

– Но и деревья крепкие…

– У любого дерева есть сильные и слабые части ствола. Попробуем притормозить по вершинам, – высказал я свое предложение.

– Это вариант, – согласился капитан. – Главное, что от бандитов мы оторвались. Время выбраться, может быть, и будет. Если будет кому выбираться…

Его пессимизм был даже слегка весел. Значит, готов драться за свою жизнь и не складывает руки на груди, как складывают их покойнику в гробу.

Теперь пули доставали нас реже, но все-таки доставали. Однако звук ударов был уже другим, потому что попадали они не в керамику бронежилетов, а в двигатель, который прикрывал нас со спины. Двигатель тоже может служить бронезащитой, и даже более мощной, чем бронежилет. Тем более что у нас уже не было необходимости им пользоваться. Наш полет подходил к концу, оставалось только выбрать место для наиболее мягкой посадки. Визуально я это место выбрал. Теперь задача состояла в том, чтобы туда точно попасть и совершить посадку. Пока же нас относило чуть левее. А там бы мы упали на острые камни склона. Скорость у дельталета была, правда, минимальная – за счет своего и нашего веса машина в планирующем режиме летела даже медленнее, чем простой дельтаплан. Тем не менее при столкновении с камнями и эта скорость была опасной. Верхушки гибких елей все же выглядели более предпочтительными.

– Большая скала на нижней четверти склона, – сказал я. – Поверху деревья. Видишь?

– Вижу. Главное – не промахнуться… Будем прицеливаться?

– Будем.

– Дельтаплан обычно реагирует при повороте на положение тела, – подсказал Волоколамов.

Дельталет тоже должен реагировать, но в нем мы ограничены креслами и не имеем возможности перемещаться. Тем не менее я решился.

– Не попадаем. В скалу летим, – вычислил траекторию капитан.

– Бери управление на себя, – приказал я. – В нужный момент просто бросай машину вниз, и все. Сможешь один справиться?

– Справлюсь. А вы?

Я не стал объяснять свою мысль, поскольку времени на это мне никто отпустить не озаботился. Капитан сам все увидит. Подготовившись, я убрал бинокль в футляр, повесил на шею ремень автомата и только после этого отстегнул ремни безопасности. Вываливаться или вообще выпрыгивать из «тележки» я не хотел. Удерживаясь за кресло, свесился в правую сторону, смещая центр тяжести машины, и дельталет тут же послушно стал клониться вправо, повинуясь моей тяжести не хуже, чем он повиновался управляющему треугольнику. У меня от такой удачной воздушной акробатики даже появилась мысль, что стоит попробовать таким образом полететь дальше, а потом и двигатель завести, чтобы выбраться на то заснеженное плато, откуда мы вели наблюдение. Но я вовремя сообразил, что управлять двигателем с заднего сиденья Волоколамов не сможет.

– Точно летим! – констатировал Волоколамов.

Я успел запрыгнуть в кресло и пристегнуть ремень безопасности, когда капитан начал пикировать. Ну, что-то в этом роде… Пикировкой в полном смысле этого слова завершение нашего полета назвать было нельзя – угол сближения с верхушками деревьев в последний момент был все же выровнен и сведен до острого. Потом последовал удар, слегка затормозивший полет, но не остановивший его. «Крыло» все еще было в небе, а «тележка» уже таранила вершины елок. Я побоялся, что мы пролетим скалу, и тогда падать будем на камни, – и сам взялся за треугольник. Резко дернул его на себя, преодолевая сопротивление рук капитана Волоколамова. Удары, визг, треск, скрежет – все это слилось в единый звук крушения. Жалко… Мне этот дельталет очень понравился, и мог бы, наверное, послужить нам и в других операциях.

От сильного удара по шлему в голове зашумело, и я невольно зажмурился. А потом перестал ощущать что-либо…

– Тридцать Первый! Тридцать Первый!

– Здесь я, капитан. Ты сам как?

Глаза я все-таки открыл. Хотя сразу увидеть перед собой что-то, кроме мохнатых еловых лап, не сумел. Видимо, я был какое-то время в приличном нокауте и еще не вышел из сопутствующего ему состояния «грогги», то есть не все правильно соображал. Будто стремительно выныривал с большой глубины. Но разговаривать я уже мог, хотя слова произносились медленно и голос был такой, словно я говорю в большую кастрюлю. Радовало хотя бы то, что я это явственно осознаю – значит, не совсем еще конченый человек.