Иван Стрельцов - Радиоактивная война

Ту ночь Малкин очень долго вспоминал с содроганием. Танцы с вождем и шаманом у огромного, на полдеревни костра, потом хоровое пение под руководством бешеного егеря, где в качестве дирижерской палочки он использовал револьвер, африканской народной песни «Ой, мороз, мороз» и, наконец, свальный грех в куче упругих темнокожих тел.

В общем, вспоминать об этом ночном дозоре ему не хотелось. Каждый раз, очнувшись и опохмелившись, Роберт давал себе твердое слово, что завтра с утра пораньше он сядет за создание сценария будущего фильма и, в конце концов, заставит Максима привезти ему обещанную видеокамеру.

Но в очередной раз раскрыв воспаленные глаза, кроме как о своей постоянной и верной спутнице – головной боли, – Малкин уже ни о чем думать не мог. А опрокинув первую рюмку, уже не мог остановиться...

– Чего такой смурной, Бабуин? – широко зевая, из дома буквально вывалился Макс.

Егерь был в обрезанных под шорты джинсах и резиновых тапочках. Его загорелое мускулистое тело буквально светилось под лучами восходящего солнца. Максим держал в руках запотевшую бутылку из-под шампанского, то и дело прикладываясь к горлышку.

– Изыди, сатана, – отворачиваясь от сияющей физиономии егеря, пробормотал Малкин.

На поведение гостя Максим не обратил внимания, приблизившись, он радушным жестом протянул ему бутылку:

– На, Бобби, поправь здоровье. Это квас, настоящий, делаю по старинному рецепту. Это тебе не синтетическая «Кока-кола».

Роберт недоверчиво посмотрел на Макса, но взял бутылку и с жадностью приложился к горлышку. Холодный шипящий напиток забил весь пищевод, распирая углекислотой организм. К своему удивлению, американец почувствовал облегчение, сделав еще пару глотков, ощутил значительный прилив сил.

– Слушай, Макс, может, съездим в Литл Малибу? – почти полностью настроившись на рабочий лад, Роберт решил с ходу брать быка за рога. – Я спрятал в гостинице аппаратуру, надо бы забрать.

– Какая аппаратура? – недовольно поморщился егерь. – После нашего отъезда бандерлоги там устроили настоящую Хатынь. Уцелело лишь десятка полтора солдат в арсенале.

– Что такое Хатынь? – не понял американец.

– А, ну да... – Только сейчас просветленный мозг Вармакова сообразил, что американцы слабо знают историю Второй мировой войны. – По-вашему будет Сонгми [10] Во время Вьетнамской войны 16 марта 1968 года солдаты роты «Чарли» под командованием лейтенанта Вильяма Келли из дивизии «Америкал» расстреляли всех жителей деревни Сонгми, более пятисот человек, и, скрывая следы своего преступления, сожгли деревню. Обнародованная информация повергла в шок американскую общественность. .

– Понятно, – безнадежно кивнул головой Малкин. Он как военный репортер хорошо знал этот случай, как и то, что, ухватив подобную сенсацию, журналист мгновенно вспыхивал мегазвездой.

Роберт вновь припал к бутылке, после чего смачно отрыгнул и сокрушенно произнес:

– Год не задался, даже паршивую охоту и ту снять не могу. Проклятая Африка.

– Эй, дружище, не ругай ту землю, на которой сейчас находишься, – поучительным тоном произнес Максим. – Не все так плохо, Бабуин. Ты сперва напиши сценарий, ну, там, раскадровка, крупный план и общий. А за это время я свяжусь с управляющим губернатора, закажем все необходимое, он купит, не переживай. Вот тогда и снимем твое кино, и будем ждать своего «Оскара».

– За такое кино «Оскаров» не дают, – буркнул Малкин, но настроение тем не менее начало улучшаться. Шипучий холодный напиток ударил в голову, отчего во всем теле появилась легкость. Жизнь стала налаживаться.

Момент эйфории был испорчен гостеприимным хозяином. Громко хлопнув в ладоши, Максим оживленно потер их друг о друга и радостно объявил:

– Ну что, здоровье и настроение поправили, теперь пора и позавтракать.

Слово «позавтракать» в сознании репортера ассоциировалось с потерей сознания и погружением в пьяную нирвану.

– Всем привет! – На крыльцо вышли Кольцов и Софи. Сыщик, как и хозяин фазенды, был в камуфлированных шортах, голый по пояс, а на его подруге была легкая туника, как у древней гречанки. Тонкий блестящий шелк, невесомым облачком окружив фигуру, еще больше подчеркивал ее аппетитные формы.

Роберт Малкин лишь мельком взглянул на бывшую подругу, он не испытывал при виде Софи ни желания, ни сожаления по поводу их разрыва. За свою короткую и довольно интенсивную жизнь он слишком часто менял подруг, поэтому чувство привязанности было напрочь атрофировано и заменено жизненной мудростью: «Не грусти, дорогая, сегодня ты, завтра другая».