Владимир Шитов - Собор без крестов - 2

Пройдя по аллее метров пятьдесят, не в силах больше молчать, Валет пошутил:

— Твоя Альбина хоть сейчас перестала тебя к бабам рев­новать?

— Ты как и прежде без хохм не можешь, — оценив юмор товарища и обняв его за плечи, заметил Лесник.

Пройдя вместе через тюремные муки и жизненные не­взгоды, они так давно и хорошо знали друг друга, что сей­час без лишних слов на рысаках времени мысленно проно­сились по дорогам своей судьбы, мало находя там прият­ных для себя дней и недель.

— Надо будет сегодня поговорить с твоим сыном на­счет его компании и жизненных планов. Хотелось бы, чтоб разговор у нас с ним получился толковым, — прерывая мол­чание, доброжелательно предложил Лесник свои услуги.

— Он у меня не из дураков, должен понять, что мы ему добра желаем, — не совсем уверенный в благоприятном исходе предстоящего разговора, ответил Валет товарищу.

Когда они возвратились к праздничному столу, часть гостей вместе с солистами приглашенного на юбилей ан­самбля пела свои песни, другие о чем-то оживленно бес­едовали, громко смеясь и жестикулируя, а остальные с на­слаждением глушили спиртное.

Лесник всем сердцем чувствовал, как не хватает ему сегодня для праздника души хорошего гитариста, знающе­го лагерные песни и умеющего их петь. Среди молодежи сейчас было много таких специалистов, которые распева­ли направо и налево «блатную романтику», развлекаясь и подшучивая над своим репертуаром. Нет, не из уст молоде­жи он хотел бы услышать настоящую лагерную песню, пос­кольку эти парни, не пройдя лагеря и тюрьмы, были не спо­собны донести до слушателя всего того тайного смысла, который вложил в нее автор. В такие минуты Лесник до­брым словом вспоминал Диспетчера, но тот два года тому назад умер, а поэтому напоить его душу теплом своего ис­полнения уже не мог.

Они подошли к группе, где шла оживленная беседа и раздавался смех. Как оказалось, мужчины травили другу другу анекдоты. Именно сейчас собирался начать свой рас­сказ Цыган. Они решили его послушать.

— Как вы знаете, Василий Иваныч и Петька «не люби­ли выпить». Встречает однажды Василий Иваныч Петьку в дупель пьяного и давай его воспитывать:

«Мать-перемать, скотина такая, опять напился до чер­тиков!».

«Никак нет», — возражает Петька, а сам на ногах не сто­ит.

«А ну, дыхни мне в нос!» — требует Чапаев.

Петька изо всех сил как дыхнет, аж свалился от усер­дия, а Чапаю хоть бы хны!

«Дыхни, говорит, еще раз!»

Петька встает, тужится — опять как дыхнет, опять с копыт, а Чапаеву ни хрена — не чувствует перегара и все тут, а видит, что пьян его ординарец в дрободан.

«Слушай, Петька, я тебя не буду наказывать, но колись, гад, ты кирной или нет?»

«Честно, не накажешь?»

«Слово Чапаева!»

«Ладно, — раскололся Петька, — засосал поллитру са­мограя».

«А чего ж от тебя запаха нет?»

«А я теперь по-новому потребляю».

«Расскажи — как?»

«А зачем тебе?»

«Видишь ли, Петька, — говорит Чапаев, — я все-таки командир дивизии. Приходится с начальством встречать­ся. Особенно по утрам. Идешь к нему со всей душой, а он тебя в карцер, собака, или отворачивается с гнусной мор­дой».

«Мне, — говорит Петька, — понятна твоя проблема. Тебе как —словами рассказать или на практике показать?»

«Желательно, — говорит Василий Иваныч, — чтобы я практику прошел».

«А у тебя для практики есть что кирнуть?»

«Литр самогона».

«Тогда пошли со мной».

Приводит Петька Чапаева к баньке, маленькой такой, покосившейся.

«Заходи, говорит, Василий Иваныч, и слушай. Ты меня, говорит, не с той стороны нюхал. Тут у меня на столбе клиз­ма висит, литровая. Наливаешь в нее самограя, конец трубки вставляешь себе в з адний проход и — пол ный кайф! Все нутро в спирте, ты — пьян, а запаха — ни грамма!»

«Ну ты, говорит, Петька, гений! Толковую механику замостырил! Теперь, говорит, постой там у баньки, чтоб сюда никто из моих солдат не зашел, пока я буду занимать­ся вливанием».

Вышел Петька, стоит возле баньки, охраняет. Пять ми­нут охраняет, десять минут охраняет — нет Чапаева. Через полчаса выходит —потный, красный как рак, а Петька его спрашивает:

«Ты чего, Василий Иваныч, в баньке-то застрял?»

«Да это не я, — говорит Василий Иваныч. — Понима­ешь, самограй-то я быстро засосал, а вот когда стал «заку­сывать» огурцом, то задержка произошла — лезть не хотел».

Громкий смех слушателей был платой Цыгану за его анекдот.

— А кто знает, почему «Запорожец» на заводе переста­ли красить в черный цвет? — подхватил эстафету трепа дру­гой гость своей загадкой. Не услышав ответа на вопрос, до­вольный неосведомленностью собравшихся, он сообщил: