Алексей Рыбин - Трофейщик

Мягко ударило в затылок. Катькино лицо застыло стоп-кадром и покрылось массой золотистых сверкающих точек, которые сгущались и сгущались, в конце концов закрыв Катьку совсем. Из золотистых они превратились в красные, потом почернели и стали разлетаться в стороны. Открылся ровный серый фон.

Алексей моргнул и понял, что видит небо, затянутое привычным плотным слоем облаков. Несколько секунд, а может быть, минут потребовалось, чтобы вспомнить, где он находится. «Что случилось? Я копал…» Лицо вдруг начало стягиваться в одну точку чуть выше переносицы. Он попробовал пошевелить правой рукой. Это ему удалось, и тогда, осторожно дотронувшись до лба, он удивился его непривычной форме. Лоб был мокрым и имел вид конуса с закругленной вершиной, торчащей вперед. Ладонь тоже стала мокрой и красной.

— Встать! — услышал он низкий хриплый голос.

Алексей поднял голову, посмотрел вперед и увидел деревья, разрытый участок земли, свою лопатку. Опираясь на локти, стал медленно подниматься. Отталкиваясь ладонями, встал на колени и тут же получил слева страшный удар в челюсть. На этот раз он успел заметить шнурованный высокий американский ботинок — он давно хотел купить такие для походов, но деньги все время уходили на иные неотложные нужды. А ботинки действительно классные, в них можно передвигаться по лесу почти бесшумно — легкие, ногам в них удобно и степеней свободы больше, не в пример его кирзачам. Именно об этом думал Алексей, заваливаясь вправо и чувствуя, как кровь хлынула изо рта по подбородку широким и вольным потоком. Челюсть словно мгновенно заморозили, как на приеме у дантиста. «Сломал», — мелькнуло в голове.

— Встать! — повторил тот же голос.

— Не бейте, — одной половиной рта выдавил из себя Алексей, стараясь не шевелить губами.

— Не ссы, щенок, бери лопату и копай, — сказал другой голос, хорошо поставленный, как у телевизионных дикторов, четко произносящих каждую букву. — Копай могилу, брат.

Шаря по земле руками, Алексей встал на четвереньки, развернулся и сел. Теперь он увидел их. Один — в тех самых американских ботинках и в пятнистом маскировочном костюме, в такой же кепке с длинным козырьком, с рюкзаком за плечами и с обрезом в руке. «Это он прикладом меня…» Лицо у пятнистого было совершенно не запоминающееся, как у персонажей из старого советского киножурнала «Новости дня», из какой-нибудь хроники работы цеха № 10 завода № 20, когда лица рабочих у станков мелькают и мгновенно забываются. Неопределенного цвета темные волосы, слегка курносый нос, круглые розовые щеки. Физиономия, правда, ухоженная. Руки без перчаток и без грязи под ногтями. Городского вида руки. Алексей машинально отмечал все эти детали, переводя глаза на второго.

Внутри что-то оборвалось. «Вот и все», — подумал Алексей. Второй, низенький, сухопарый человек без шапки на лысой голове, в легкой светлой куртке, в джинсах и белых чистых кроссовках, был без оружия. По крайней мере, в руках у него ничего не было. Алексей смотрел ему в глаза и холодел. Он вспомнил, как кое-кто из знакомых, побывавших в тюрьме, рассказывал ему о людях определенного типа, которые держат в руках всех заключенных вне зависимости от собственной физической силы. «Могилой несет от них», — говорили отсидевшие знакомые. Алексей тогда посмеивался про себя. «Досмеялся», — пронеслась мысль.

От голубых выцветших глаз лысого несло таким холодом и равнодушием, что не было сил отвести взгляд, но и смотреть в эти глаза тоже было невозможно. Человек с такими глазами, кажется, хоть стреляй в него, хоть бей ножом, боли не почувствует и не сморгнет, а подойдет, придушит голыми руками, вытрет их о штаны и пойдет по своим делам.

Неожиданно из глаз закапали слезы. Алексей не собирался плакать, он вообще редко плакал, но слезы текли сами собой, не поддаваясь никакому контролю. Он снова вспомнил Катьку — веселую, светящуюся, вспомнил почему-то, как однажды ходил с ней вместе с баню… «Эти так просто не отпустят», — вертелось в голове. Слезы текли и смешивались с кровью на подбородке. Тренированное тело обмякло. Впрочем, он и не думал сопротивляться. Надо было что-то придумать, но мысли лезли в голову совершенно к делу не относящиеся — он думал об отце, о приятеле-американце, снимавшем у него комнату и оставившем приглашение в Штаты, о театре, в котором он работал машинистом сцены, снова о Катьке, о вкусе водки «Золотое кольцо», о любимом грузинском кафе, куда иногда ходил обедать…