Александр Бушков - Бульдожья схватка

Страха не было. Была смесь азарта и мрачной веселости — явление, давно известное не одним лишь военным людям. Так уж человек устроен: пугает неизвестность и затянувшееся ожидание, меж тем как угроза сама по себе лишь вызывает прилив в кровь того самого яростного азарта.

Он, уперев локти в полированный стол, с силой провел ладонями по лицу. словно сбрасывал некую маску, стянувшую кожу. Итак, деремся. За себя, за тех, кто внезапно оказался полностью от твоего боевого искусства зависящим. Деремся.

Выкрикнуть обвинения в лицо — значит показать себя идиотом и умереть, как идиот. Уж что-нибудь да придумают… Следовательно, воевать надо потаенно. Чтобы все происходило как бы само собой. Чтобы они сцепились.

Есть в закрытых учебниках такое понятие — управляемый конфликт. Облеченная в наукообразную форму старая, как мир, истина — разделяя, властвуй. Сыграть на противоречиях, ударить в слабые места.

А где у нас слабое место? Да в самих людях, конечно. Они нервничают, они напряжены, они, очень может быть, втихомолку подозревают друг дружку в черных замыслах — и, безусловно, не ошибаются. Круг посвященных в тайну подмены страшно узок, но внутри него непременно существует еще более узкий круг знающих. Одни знают только о подмене, другие рассчитали, кто из знающих должен остаться в живых, а кого следует списать в издержки производства, как Елагина. Стравить их вполне возможно. Мотивы опять-таки известны с седой древности и весьма немногочисленны: власть, тщеславие, страх, деньги.

Деньги! Благо деньги наличествуют, и немалые…

Но прежде чем продумать этот вариант до мелочей, он решил окончательно разобраться с кассетой. Вернул ее к самому началу, остановил кадр.

Да, никакой ошибки. Квартира, где вся эта гнусь происходила, располагалась в том же доме, четырехугольником замкнувшем дворик. В кадр попал синий «Хаммер» с запомнившимся номером, тот самый, что каждый день стоял в их дворе. И трансформаторная будка та же самая, приметная. И детский городок с резным деревянным ежиком высотой примерно в метр. Только этаж не пятый, а, примерно прикидывая, третий-четвертый. Если провести воображаемую линию, разделившую бы дом-квадрат на два треугольника, то его квартира и хаза— «киностудия» расположены на катетах одного из них… Из окон одной квартиры просматривается вторая, и наоборот.

Учтем…

Правильно говорят, что утро вечера мудренее. Проснулся он, уже не испытывая ни тягостной тревоги, ни прежнего саднящего беспокойства. Опасность, и нешуточная, осталась, но отношение к ней стало ровное. Вполне даже профессиональное. О ней не следовало забывать, ей следовало противостоять достойно — и только. Никакой, с позволения сказать, лирики…

После завтрака, проводив Катю на необязательную службу, он скорчил рожу начавшему кое-как его признавать бультерьеру и направился в кабинет. Мимоходом подумал, что обнаружил, наконец, ответ на один из вопросов: почему Пашка настаивал, чтобы Катя работала. Ответ незатейлив и подловат: да чтобы ее не было дома, чтобы ненароком не помешала забавам…

Услышав непонятные звуки в каминной, заглянул туда. Неведомо почему «театр» выглядел заброшенным и покинутым, хотя внешне ничего вроде бы не изменилось — и шест поблескивал столь же ярко, и гроздья светильников остались на своих местах…

Из той самой двери в углу спиной вперед появилась Марианна, тащившая за собой огромный картонный ящик. Выпрямилась, заметив его, выжидательно улыбнулась.

— Прибираемся? — спросил он вежливо.

— Вы же сами распорядились…

— Насчет чего?

Она поправила указательным пальцем упавшую из-под кружевной наколки прядь волос, пожала плечами с видом легкого недоумения:

— Как это? Звонил Косарев, передал, что вы категорически приказали ликвидировать театр. Так и сказал. Он, мол, сам не имеет понятия, что это означает, но именно это вы приказать изволили… Я понимаю, что ему, старому сморчку, сие знать и не полагалось, но все же к чему такая спешка? Петр не растерялся:

— Почему — спешка? Просто ликвидируется театрик, вот и все. Цирк сгорел, и клоуны разбежались… Ты против?

— Откровенно, Павел Иваныч? — Она подошла вплотную и уставилась с блудливой подначкой. — Конечно, против. Привыкла как-то, мне его будет не хватать… Вы не поторопились? — Нет, — сказал он сухо, демонстративно отстраняясь. — Театрик погорел, Марьяшка, и это — суровая реальность…