Александр Бушков - Бульдожья схватка

— А почему — Колпакчи?

— Потому что фамилия смешная. Вдумайся. Грек. Можешь ты на все сто относиться серьезно к греку, Георгию Спиридоновичу Колпачки? Вот видишь, и никто не может… Грек Колпакчи — это что-то из водевилей…

— Жук ты, братишка, — улыбнулся Петр.

— А то! Ладно, давай работать. Вот фотографии. Этих ореликов я тебе еще не показывал. Хрен с усами — председатель правления «Шантарского кредита». Есть такой банк. Хрен в золотых очках — глава областного департамента природных ресурсов. Завтра в «Кедровом бору» состоится небольшой пикничок для белых людей. Ты, естественно, тоже зван. На лоне природы, в ароматах шашлычков потолкуешь с обоими красавцами. Не напрягайся, ничего особо сложного тут нет. Все давным-давно обговорено. Твоя задача — дать им этакое последнее напутствие, похлопать ободряюще по спине перед последним решающим шагом. И только-то. Мы сейчас обговорим все детали, нюансы и подробности, после чего у тебя пройдет, как по маслу… Это я тебе говорю, мирный грек!

Ближе к вечеру на следующий день господин Савельев Павел Иванович, промышленник и негоциант, ет истера, ет цетера, уже сидел на заднем сиденье мощного «мерседеса», лавировавшего среди плебейских гачек с высокомерной вежливостью истого аристократа — той самой вежливостью. что смотрится для умного человека прямым оскорблением.

Рядом сидела красавица супруга в светло-коричневом брючном костюме и желтенькой блузке — Петр уже подметил, что его нежданная любовь предпочитает брючные костюмы платьям, но это ничего, ей идет, ей все идет… и что прикажете делать с колотящимся сердцем? Избавитель пленной принцессы, извольте любить и жаловать…

Вскоре машина вырвалась за город, попетляла по узкой дороге меж поросших густым сосняком склонов — и подплыла к железным воротам в глухом высоченном заборе. Из вахтерки высунулся хмурый субъект, всмотрелся — и ворота тут же автоматически открылись.

За воротами обнаружился райский уголок — аккуратненькие бревенчатые коттеджи, стилизованные под старинные терема, чистые, без малейших выбоинок асфальтовые дорожки, невысокие фонари из желтого стекла. Машину и водителя оставили на обширной стоянке, двинулись в глубь райского уголка пешком. Петр ухитрялся постоянно отставать на полшага, так что Катя, сама того не зная, служила ему проводником в незнакомом самозванцу месте, которое Пашка знал как свои пять пальцев.

Пройдя через фасонную деревянную калиточку, они оказались па обширном дворе, где под открытым небом за большим столом из тесаных досок уже сидела компания человек этак в дюжину. Как это обычно бывает у всех сословий, опоздавших встретили оживленно. Похоже, присутствующие уже успели пропустить по паре рюмочек, разминались в ожидании шашлыков, каковые доспевали поодаль под присмотром брюхатого и усатого кулинара в белом колпаке явно самой что ни на есть кавказской национальности.

Двое из тех, что сидели с полураспущенными узлами галстуков, приходили к Петру в больницу. Остальных он знал по описаниям и снимкам — ну а они «его», разумеется, вживую. То, что здесь собрались «его» старые знакомые, облегчало задачу. Можно было обходиться безличными местоимениями, не рискуя запутаться в именах-отчествах, — не годится ведь излишне часто ссылаться на выпадение памяти…

Он усадил Катю за стол, сел сам, механически кивая в ответ на приветствия, бормоча что-то оптимистическое, когда спрашивали о самочувствии. Особой неловкости или тревоги что-то не чувствовалось — с какого-то времени им владел озорной азарт. Не впервые в жизни приходилось лицедействовать, играть, притворяться — а сейчас тем более в совершенно безопасных, прямо-таки тепличных условиях. Единственная сложность, на которую можно невзначай напороться, это молчаливая жалость, мысли вроде: «Да, крепенько Пашке по мозгам вдарило, если он и это забыл…»

Перед шашлыками лениво развлекались богатыми салатиками — хотя короткое шантарское лето только начиналось, в них наличествовало все, что душе угодно. Хозяйка, моментально опознанная Петром по описанию Пашки, вдруг сделала капризную гримаску:

— Не думайте, Павел Иванович, что я забыла о ваших пристрастиях. Сейчас прибудет ваша «дракула». Самвел!

Усатый и брюхатый Самвел, почтительно ощерив великолепные зубы, поставил перед Петром небольшую сковородку. На ней в прозрачном растопленном масле чернели какие-то странные трубочки, вроде тоненьких сосисок. Попахивало вроде бы аппетитно, но это кушанье ни на что виденное прежде Петром не походило.