Александр Бушков - Бульдожья схватка

— А что ушел?

— Ушел и ушел, — мелькнула в голосе плечистого нотка злой напряженности.

— Остозвездело, и точка. Тема закрыта.

На дороге не было ни единого фонарного столба, и оттого Петру казалось, что темнота падает гораздо быстрее, чем оно обстояло в реальности. Тайга заслонила солнце, джипер легонько потряхивало не выбоинах. Показались первые дома не так уж далеко отстоявшего от Шантарска новорусского поселка, давно потеснившего земли совхоза «Надежда», имевшего несчастье располагаться в самом что ни на есть живописнейшем месте и потому понемногу съедавшегося нуворишами, словно печенка — раковыми клетками.

Несмотря на сумерки, без труда можно было определить, что добрая половина домов либо недостроена, либо заброшена чуть ли не на финальной стадии.

— Мемориал жертвам семнадцатого августа, — мимоходом прокомментировал плечистый. — Рвануть на орбиту рванули, а второй космической скорости не набрали, вот и сдохли в самый интересный момент…

— Но у Паши-то дела, я так понимаю, не в застое?

— Не то слово. — На сей раз в голосе плечистого звучало самое натуральнейшее, без тени холуйства, почтение. — Павел Иваныч и пишется Павел Иваныч, поскольку мозги имеет драгоценнейшие. Я бы поменялся по рецепту профессора Доуэля… Все, приехали. Грядет воссоединение родственников, по-еврейски, кажется, алия. Или не алия, кто их там разберет… В общем, лобызнешься. В переносном смысле, понятно, ибо босс не сентиментален…

— Я тоже.

— Вот и ладушки.

Он выпрыгнул, вмиг распахнул ворота, провел джип по широкой бетонированной дорожке к крыльцу двухэтажного шлакоблочного особнячка. С той же проворной ловкостью выпрыгнул из машины, бросил мельком:

— Выходить не вздумай, кобель глотку вырвет. Сейчас вернусь, проведу, — и быстрым шагом направился запереть ворота.

Петр покосился вправо — метрах в трех от машины стоял, чуть наклонив голову и прижав уши, неведомо откуда вынырнувший восточноевропейский овчар устрашающих габаритов, смотрел на джип с терпеливой надеждой любителя человечинки.

— Выходи, — плечистый распахнул дверцу. — Черт, стоять смирно!

Едва Петр выпрыгнул, огромный, не менее восьмидесяти сантиметров в холке Черт повел себя странно — насторожив уши, всмотрелся, неуверенно уркнул, потом даже попятился, склонил голову, утробно заворчал, встал как-то боком, затоптался.

— Ох ты, я и не подумал… — расхохотался плечистый. — И ведь точно сбил ты с толку нашу зверину… Вон как недоумевает… Черт, это кто? — смеялся он, тыча пальцем в Петра. — Это не хозяин, это — как две капли… Вот, вот, сбит с панталыку… Комедия. Соображает что-то, а допереть до сути собачьим воображением все же не может. Черт, это кто?

— Хватит, — недовольно сказал Петр. — Кинется еще…

— Не бзди, он у нас ученый… Черт, место! Все. Пошли.

Он первым направился к крыльцу — высокому, основательному, с коваными черными перилами и остроконечной зеленой крышей, явно скопированной со старых русских теремов. Уверенно распахнул дверь, провел в широкий коридор:

— Бросай фуражку на крючок, сымай ботинки, у нас тут ковры повсюду…

— Сюда?

— Ага. Чемоданчик поставь, не упрут… Пошли.

С шутовской предупредительностью распахнул перед Петром последнюю дверь слева. Обширная комната, от пола до потолка отделанная темными деревянными панелями. Камин посередине стены. Огромная кабанья голова таращится со стены желтыми стеклянными глазищами. Огромный телевизор. Бильярдный стол. Высокие вычурные кресла вокруг массивного стола.

— Ну, здорово, братан…

Человека слабонервного, окажись он неподготовленным свидетелем этой сцены, могло бы и ощутимо встряхнуть. А уж об индивидууме, находящемся в преддверии белой горячки, нечего и говорить — таковой вмиг и основательно поехал бы рассудком, достаточно вспомнить кое-что из прошлого. Сережка — как же его фамилия? — ив самом деле едва не рехнулся. Он как раз проснулся после недельного запоя, а они вошли в комнату вдвоем, старательно синхронизируя движения. Молоды были и безжалостны, шутили сплошь и рядом жестоко, чуть в психушку не отвезли Пашиного однокурсника…

Человек, шагнувший навстречу Петру с протянутой для крепкого рукопожатия рукой, отличался только одеждой — не офицерская форма, а широкие тренировочные брюки и просторная домашняя рубашка. Но всем остальном они были неотличимы, словно отражение в зеркале: рост, комплекция, черты лица. цвет глаз, даже прически почти копируют друг друга. Две горошинки из одного стручка.