Александр Бушков - Бульдожья схватка

— А у меня … не блядская, чтобы давать всем и каждому…

«Лексикончик, однако», — ханжески покрутил головой Петр, старательно ловя каждый звук.

— Ириша, милая, ну кто же знал, что так получится… Я и не предполагал…

— Головастый ты мой… Не предполагал?! А надо было предположить. Твой братец, сволочь такая, сказал умную вещь: «Гены-то общие…» Надо было мне раньше предполагать — яблочко от яблони недалеко падает, твой близнец должен быть весь в тебя…

— Ты о чем?

— Такой же блядун и стебарь! Даже в рот суете одинаково!

«Да-а? — удивленно поднял брови Петр. — Надо же, оказывается… Интересно, кто только первый придумал, что генетика — продажная девка империализма?»

— Ирочка, Ириш…

— Что — Ирочка? — взвилась она, совершенно не владея собой. — Не тебе ведь в рот спускали!

Дальнейшее совершенно не поддавалось какой бы то ни было цензурной интерпретации. Петр лишний раз убедился в простой истине — любая светская дамочка, какой бы утонченной и воспитанной ни смотрелась на людях, прекрасно владеет лексиконом тюремных сидельцев, бичей и прочего люмпен-элемента. Дайте ей только случай — и проявит свои знания во всем блеске…

Ирина еще долго, не выбирая выражений, высказывала свое крайнее возмущение происшедшим в кабинете, описывая сие смачно и незамысловато — и столь же красочно объясняя, какого она мнения о Пашке, о его деловых качествах, о его мнимых к ней чувствах, обо всем происходящем. Пашка, надо полагать, вертелся, словно карась на сковородке, но благоразумно не встревал с комментариями, законно опасаясь получить по физиономии еще разок, а то и не единожды.

Кипение страстей продолжалось несколько минут, потом она, видимо, утомилась. Стала повторяться, в ее красочной речи явственно обозначились паузы, а там и вовсе замолчала, и Пашка, наконец-то, принялся ее утешать, деликатно и многословно — твердил, что это досадная, роковая случайность, что все наладится, что ничего не повторится, что он и думать не мог, какой скотиной окажется родной братец, что все, надо полагать, произошло спьяну… Тут Ирина встрепенулась, резонно заявив, что ей от этого, между прочим, ничуть не легче, даже наоборот, поскольку болит не только здесь, но и там, даже сидеть больно. Тщательно подбирая слова, Пашка вновь уговаривал и утешал, шептал и сюсюкал, заверял, обещал, гарантировал…

— Ага! — бросила она строптиво. — Знаешь, что этот плебей армейский мне выдал открытым текстом? Что отныне любой документ, через него проходящий, будет подписывать только через траханье… Вот это ты как собираешься урегулировать? По душам с ним потолкуешь? А если взбрыкнет? Он, по-моему, обнаглел и вошел во вкус. И прекрасно соображает, какие выгоды несет его положение. Миллиона ему уже мало, теперь я на десерт понадобилась, систематически и со всем усердием…

— Иришка, милая… — что-то очень уж легкомысленно произнес Пашка. — Да помилуй, какое там «систематически»… Не будет никакого «систематически», точно тебе говорю…

— Паша! — судя по радостному тону, у нее мгновенно высохли слезы, несомненно, до того наличествовавшие. — Ты что, хочешь сказать…

— Именно, маленькая, — произнес Пашка с самодовольством, от которого Петра передернуло. Продолжал торжествующе: — Никакого «систематически» не будет. Ничего не будет. Кончилось представленьице. И нет более нужды в нашей кукле. У меня такое предчувствие, что завтра поутру что-то непременно произойдет. Нечто окончательное и радикальное… Завтра. Поутру. Смекаешь, малыш? Извини, что так получилось, но я, честное слово, и предполагать не мог, что этот скот напьется, начнет к тебе приставать… Извини. Все кончилось, маленькая, хорошая ты моя, лучше подумай, какие горизонты распахиваются…

Петр уже вполуха слышал воркованье-лопотанье. Черт с ними, голубками. Главное произнесено вслух, и вряд ли ради красного словца, успокоения ради. Значит, он им ив самом деле больше не нужен. Мавр сделал свое дело, того, что он наподписывал, вполне достаточно. Бедную, несчастную марионетку снимают со сцены и швыряют в ящик…

Но он-то им не марионетка! Итак, завтра. Поутру. Каким образом?! Подумав, он выключил транзистор, оборвав на полуслове уже неинтересное воркованье сладкой парочки, взял с сиденья мобильник и набрал Катин номер. Сделав над собой легонькое усилие, беззаботно сказал:

— Привет, солнышко. Как настроение?

— А ты как думаешь? — весело спросила Катя. — Самодовольством лучусь — от осознания того, сколь гениален и велик муженек… Тут как раз по телевизору подробно объясняют, что ты свершил для области. И от мэра только что приезжали, билеты всем троим привезли…