Кирилл Казанцев - Отпуск с ворами

– Ну, я уже староват для таких процедур, – нахмурился Воронцов. – Тут дело тонкое. Ладно, сиди.

Профессор взял с тумбочки мобильный телефон и ушел на кухню. Вскоре в дверях показался сухой высокий мужчина лет шестидесяти с недобрыми глазами, одетый в спортивный костюм и с чемоданчиком в руках.

– Этот? – кивнул он на Антона и вдруг улыбнулся.

Антон не удержался и улыбнулся в ответ. Вошедший человек моментально преобразился. Только что он был недобрым и вот уже улыбается абсолютно обезоруживающей улыбкой. Бывают такие люди: улыбаются, и очень трудно устоять, чтобы не улыбнуться в ответ.

– Полиция не спит? – подмигнул гость, присаживаясь рядом с Антоном на корточки и ставя свой чемоданчик. – И другим спать не дает.

– Афанасий Петрович хирург, – пояснил Воронцов. – Так что через минуту ты будешь у нас как огурец.

Через пять минут после двух уколов и вправления сустава Антон сидел и блаженствовал в кабинете Воронцова. Профессор самым настоятельным образом заставил Антона снять грязную верхнюю одежду и засунул ее в стиральную машину. Самому же Антону он принес еще один банный халат.

Антон пил вторую чашку кофе и рассказывал Воронцову о своих приключениях с самого начала истории – со знакомства с Дашей на железнодорожном вокзале. Одновременно он осматривался в кабинете, в котором бывал за свою жизнь всего раза три или четыре. Его поразило, что тут практически ничего не изменилось за последнее время. Все, как и прежде, соответствовало стилю двадцатого века, да и то самому началу. Кроме стоявшего на рабочем столе компьютера, ничто не напоминало о технических благах цивилизации.

– Ну, понятно. Значит, прячешься, сыщик, – склонил Воронцов свою большую голову с редкими торчащими волосами.

– Ага, – весело кивнул Антон. – Прячусь. Еле ушел. Если бы не нога, то я бы с удовольствием пришел к вам с коньяком и конфетами на День милиции. Извините, но уж так получилось. Выхода не было.

– Пожалуйста, пожалуйста, – со странной интонацией проговорил полковник. – Ну, Быкову ты, наверное, позвонишь чуть попозже. Пусть твой начальник поспит еще немного.

Воронцов поднялся из кресла, прошелся по кабинету, приблизился к фотографии на стене, где были сняты в обнимку двое военных и двое в гражданском.

– Знаешь, кто это? – спросил Воронцов не оборачиваясь.

– Нет, – ответил Антон и сделал попытку подняться, чтобы взглянуть на фото вблизи.

– Сиди, сиди! Это мой отец. Он захватил самый конец войны, был полон азарта и желания совершать подвиги. Очень, как потом рассказывал, переживал, что этих подвигов на его долю не хватит, что гитлеровцев разобьют без него. А потом он стал преподавателем, увлекся историей, и в частности историей войны. Это очень хорошо, что он был человеком именно того поколения, потому что хорошо знал все события того времени и сам его дух. И послевоенный тоже, и даже капиталистический.

– Вы это к чему, Андрей Павлович?

– А? – Воронцов обернулся к Антону и внимательно посмотрел на него. – К чему? А знаешь ли ты, Антон, почему мы выиграли войну?

– Какую, чеченскую?

– Великую Отечественную! Потому что все были вместе! Ты сильно изменился, Копаев, за последнее время. Я вижу это. Раньше ты был, как пружина на боевом взводе. Я все боялся, что ты сорвешься или сломаешься. Теперь ты ожил, успокоился. Вижу, что ты кое-что переосмыслил, переродился. Очень я переживал, прости уж меня старика, из-за того, что ты выбрал стезю мстителя-одиночки. Ты никак не поймешь, что эффективнее работает команда, коллектив. Профессионализм, Антон, проявляется в том, чтобы раскрыть преступление, не выходя из кабинета. Образно, конечно, говорю. Не тебе судить, не тебе карать. Тебе определить факт причастности к совершенному преступлению, очертить круг подозреваемых, собрать доказательства. И только потом взять за руку и отвести в соответствующее место. Вот это все – прошлый век.

Антон повесил нос, но спорить с любимым педагогом посчитал делом бесперспективным. Проиграет педагог в этом споре, а ставить Воронцова в неудобное и щекотливое положение Антон не хотел. Он был просто убежден, что настоящий сыщик, настоящий борец должен уметь все и сам. Некогда тут рассуждать, собирать совещания. Тут нужно вариться в самой гуще событий, проникать к самым корням преступной группировки. Темпы не те в двадцать первом веке, это вам не двадцатый и не девятнадцатый сонные века.

– Надеюсь, что в тебе это с возрастом пройдет, – вдруг сказал Воронцов. – И учти, что не может везти до бесконечности. На одном везении далеко не уедешь.