Платон Обухов - Спарринг со смертью

Быкова трясло. Видимо, сказывалось нервное напряжение, которое не отпускало его все эти дни.

— Не знаю… пока я не могу заставить себя думать об этом!

— Что делать с твоим снаряжением? Резиновый костюм, трубка и все прочее… Они ведь больше не нужны…

— Нет, Нина, нет! Пока — не надо… мало ли что… — встрепенулся Быков. — Лучше спрячь куда-нибудь… вдруг снаряжение еще понадобится?!

«Нам приходится успокаивать друг друга, но это ведь вполне нормально».

— Да зачем?! Все же уже позади… Мы вне зоны досягаемости пограничников, таможенников и милиции. — Глаза Нины горели, ее щеки раскраснелись, она была вся — порыв и беспредельный энтузиазм. И она хотела, чтобы ее переживания передались Виктору.

— Ты знаешь, я, наверное, начну это осознавать, только когда выпью еще… — вздохнул Виктор. — Наливай! И себе тоже! Это надо отметить!

Семен Стрельцов сидел за большим столом, обхватив голову руками и уставившись в разложенные перед ним бумаги.

Какая скотина этот полковник! Он поимел его на глазах у подчиненных во время совещания. Собственного заместителя опустить перед всеми. Это не просто нетактичность, это… какое-то унижение, причем незаслуженное. Да, на Быкове четыре трупа — много, но никто ведь не сидит без дела, правда, начальству на это наплевать, потому что над этим начальством есть еще начальство, а четыре убийства очень портят общую картину. Если он не достанет Быкова, его попросят опуститься на ступеньку пониже, если же возьмет… Ему надо работать, работать. Достать эту гадину.

Все было сделано правильно. Сеть была сплетена профессионально. Она была настолько густая и с такими маленькими ячейками, что в них уже попало много разнообразных правонарушителей. Большинство составляли, естественно, мелкие рыбешки, но вместе с ними удалось выявить и нескольких увесистых щук и даже пару акул. В результате в Сочи уже работали следственные бригады из Москвы, Петербурга, Казани, Тамбова. Все занимались делом, всем сопутствовал успех, у всех что-то получалось. У всех — кроме него!

Стрельцов скрипнул зубами. Почему ему так фатально не везло?! Ведь он не оставил этому Быкову никаких шансов. Он все время шел по следу, не позволяя ему сделать ни единого шага в сторону. Ювелирно перекрыл все возможные пути отхода, вообще весь кислород… Быков был обречен, он должен был попасться с такой же неотвратимостью, с какой накручивается гайка на винт. И все же преступник был недосягаем. Стрельцов чувствовал, что он где-то близко, что стоит только пошевелить рукой, чтобы нащупать его… Но голова ублюдка была словно накрыта шапкой-невидимкой.

Стрельцова не оставляло противное чувство, что Быков все-таки вывернулся. Сумел ускользнуть, скрыться… Вопреки логике, наперекор всем законам жанра. Сумел уйти, словно задавшись целью посмеяться над их усилиями. Стрельцов давно работал в органах и знал, что так порою случается. Когда кажется, что у преступника нет никаких шансов, он вдруг добивается невозможного.

— Бумаги, бумаги… — Стрельцов был раздосадован. Стол был завален сообщениями, сводками, от которых не было проку. Которые ничем не могли помочь. Один-единственный дельный телефонный звонок принес бы больше пользы. Один звонок с адресом. Такой-то дом или такая-то квартира — и все, больше ничего не надо…

В ярости сыщик скомкал бумаги и швырнул их в угол кабинета. Это была иллюзия — сидеть за столом и воображать, будто к тебе стекается вся информация, а у тебя в руках ниточки, дергая за которые ты можешь всем руководить прямо отсюда. Может, лучше бросить кабинет, помощников, их идиотские советы, их показной энтузиазм и готовность «сделать все» и самому, как в старые добрые времена, походить по улицам, побродить по гостиницам, потрещать с теми же проститутками, потереться среди сутенеров, изготовителей и продавцов фальшивых ксив, в изобилии стекавшихся в южный курортный город… Он не погнушался бы и потрепаться с бабками, отирающими скамейки, толкущимися на рынке, только бы они сказали что-то полезное. Подарили зацепку. Это было бы эффективнее, чем сидеть в управлении и делать вид, будто дергаешь за ниточки… А сейчас время было упущено. «Если он обхитрил меня, я себе этого не прощу!» — подумал Стрельцов. И тут же устыдился. Не он себя не простит — ему не простят. Не простят начальство и подчиненные, особенно те из них, кто в душе прочит себя на его место… Коммерсант Кузин и иже с ним… Московские друзья и родственники Ирины Алмазовой — все, все они сумеют сказать свое слово о его промахах… И в сумме все это может разрушить его положение и карьеру.