Андрей Воронин - Слепой. Исполнение приговора

Но сейчас все вдруг волшебным образом переменилось: теперь не он боялся генерала Пустовойтова, а генерал Пустовойтов – его. Причем боялся до умопомрачения – вот именно, до потери способности трезво мыслить. Ведь опытный же вояка, боевой генерал – в общем, человек, точно знающий, что такое СВД. И вдруг – такое… Ну, точно, ополоумел от страха! То-то же, твое превосходительство. Это тебе не подчиненных пачками на убой посылать. Гляди-ка, даже тут норовит за другими спрятаться…

Генерал был уже на середине дороги, за которой, в какой-нибудь паре метров, темнели в закатных лучах прибрежные заросли. Он шел, согнувшись в поясе, с трудом переставляя ноги и придерживая руками за предплечья лежащий на спине труп двухметрового детины в полевом камуфляже. Ноги убитого волочились по земле, чертя в дорожной пыли извилистые борозды. Чудак, подумал подполковник Уваров и плавно потянул спусковой крючок.

Начав делать ошибки, остановиться бывает трудно, а порой и просто невозможно. Еще один не учтенный генералом Пустовойтовым фактор с характерным хлестким щелчком покинул канал ствола, в мгновение ока преодолел дистанцию между огневым рубежом и мишенью и, как сквозь пустое место, пройдя сквозь лежащее на генеральской спине мертвое тело, с коротким хрустом впился в его позвоночник. Два человека упали на дорогу, которую так и не сумели перейти. Один из них был еще жив, но только формально, поскольку по сути уже мало чем отличался от трупа.

Подполковник Уваров встал, аккуратно собрал и ссыпал в карман стреляные гильзы и, держа под мышкой винтовку, стал неторопливо спускаться по заросшему высокой травой склону на заливной луг. Малиновый шар солнца уже почти коснулся иззубренной линии горизонта, над темной речной водой несмело зашевелились первые, пока еще прозрачные, готовые развеяться от малейшего дуновения, пряди тумана. Тишина стояла такая, как будто грохот пальбы и истошный визг рикошетов были просто привидевшимся наяву дурным сном. В этой тишине шорох трущейся о камуфляжные штанины жесткой переспелой травы разносился далеко, и, услышав его, боевой генерал Степан Лукич Пустовойтов понял, что по некошеному заливному лугу к нему неторопливо приближается сама смерть.

С пулей в позвоночнике пошевелиться он не смог бы, даже если бы сверху, придавив его к земле, не лежал труп дважды убитого охранника. Странно и удивительно было уже то, что он до сих пор продолжал дышать и оставался в сознании. Уваров, разумеется, не мог этого даже предположить; это была маленькая удача, мизерный, но все-таки шанс, и генерал сделал все, что было в его силах, чтобы им воспользоваться.

Рука, сжимавшая рукоятку трофейного «вальтера», едва заметно шевельнулась, направив ствол пистолета более или менее в ту сторону, откуда слышались приближающиеся шаги, скользкий от крови палец нажал на спусковой крючок. Пистолетный выстрел спугнул тишину, пуля пропахала в пыли короткую борозду и взметнула фонтанчик земли на обочине. Уваров небрежно вскинул винтовку и выстрелил, почти не целясь. Придавленное тяжестью остывающего трупа, лежащее ничком в пыли тело конвульсивно содрогнулось, приняв в себя остроносую винтовочную пулю, пальцы разжались, выпустив еще хранящий следы заводской смазки старый немецкий пистолет.

– Вот и все, старый козел, – сказал, опуская «драгуновку», подполковник Уваров.

С этого мгновения он начал действовать быстро и четко. Все было продумано и подготовлено заранее – все, вплоть до такой мелочи, как прочные полиэтиленовые мешки и булыжники, которых он набросал в багажник по дороге. Первым делом Виктор Ильич снял оставшиеся растяжки и побросал в реку ставшие ненужными гранаты. Затем упаковал в мешки, утяжелил камнями, вывез на середину реки и утопил два из четырех лежащих на луговине тел, отправив следом автоматы. Труп генерала Пустовойтова подполковник оставил на дороге, а последнего покойника не без труда взгромоздил на водительское сиденье расстрелянного «лексуса», отпихнув в сторону безголовый манекен в изрешеченной пулями камуфляжной куртке.

Сняв с собственной шеи, он повесил на грудь убитого именной жетон военнослужащего на прочной стальной цепочке, испытав при этом странное ощущение потери. Впрочем, не такое уж и странное: для него этот жетон был не просто предметом и значил едва ли не больше, чем для истинно верующего человека нательный крест. Небрежно брошенная на колени трупа «драгуновка» и засунутый в карман его куртки табельный пистолет подполковника ФСБ Уварова довершили картину. Виктор Ильич не думал, что Тульчин и Потапчук смогут до конца поверить в эту инсценировку, но сомнение – а вдруг все-таки он? – останется, и это поможет ему выиграть время.