Леонид Влодавец - Большой шухер

— Думаю, около года.

— Сколько-сколько? — вытаращилась Элька. — Да за это время родить можно!

— А что? — лукаво прищурилась Лариса Григорьевна. — Очень может быть, что и родите…

Всю ночь Элькина «Волга» простояла на лесной полянке, куда ее загнал Агафон. Улечься вчетвером на сиденья было невозможно, один Луза полмашины занимал. Поэтому ночевать пришлось сидя, привалившись друг к другу. Агафон не спал. Не то чтобы боялся чего-то, хотя стоило поостеречься. Больше всего опасался, что Гребешок чего-нибудь учудит. Если бы не догадались притормозить на шоссе около какой-то бабки и купить у нее бутылку водки, то Мишка мог бы с ума сойти. А так влили ему в рот граммов двести, он закосел, укачался и забылся. Правда, перед этим блеванул, но ребята вовремя вытащили его из машины.

Под утро Агафон лег головой на баранку и захрапел. Сколько проспал — неясно, может, два часа, может, три.

Проснулся оттого, что брякнула задняя дверца. Луза на мокрое дело пошел. Следом за ним выполз похмельный Гребешок, потом Налим. Сам Агафон тоже вылез, мрачно поглядел на внешний вид публики.

— Хорошо смотримся, блин! — произнес он. — Не во всякий бомжатник примут…

Пожалуй, экс-старшина немного перегнул. Морды, опухшие, красноглазые и

небритые, еще не приобрели исхудалости и помятости, свойственной профессиональным бомжам.

— Пивка бы, — грустно помечтал Луза.

— Ты бы лучше сказал: «Бензину!» — проворчал Агафон. — Заплыли хрен знает куда, а горючки шиш осталось.

— Между прочим, с этой «Волгой» нас запросто могут прибрать, — заметил Налим. — Ни документов, ни доверенности. Чистый угон.

— Надо возвращаться в поселок, — сказал Агафон решительно. — Оттуда позвонить Сэнсею и доложить обстановку. Я, между прочим, вчера с ним виделся, только из-за всей фигни, которая раскрутилась, вам сказать позабыл…

— Вчера? — удивленно спросил Налим. — Ты ему вчера звонил, по-моему. Он на месте был, в «Куропатке»…

— Сам удивился, оказалось, он на истребителе прилетел.

— Ты чего, не проспался, что ли? — спросил Луза. — Когда ты его видел?

— Да когда вы танцы-шманцы-обжиманцы устроили. Вы плясали, а он к забору подошел. Мы с ним потолковали малость о делах. По-моему, кто-то из вас даже глянул.

— Вроде ты с какой-то бабой базланил, — Налим наморщил лоб, припоминая вчерашний вечер.

— Это у вас на уме бабы были, а не у меня, — проворчал Агафон. — Не забудь, мне вчера утречком кровопускание сделали, а потом еще и мозги заполоскали…

— Может, ты от этого полоскания и увидел Сэнсея? — внезапно произнес Гребешок, от которого никто не ждал трезвых мыслей.

Агафон на секунду опешил, вспомнив, как девки с помощью кубика и шайбочки заставили его с Налимом плавать в несуществующем море, но потом отогнал дикие предположения.

— Кубик-то у меня был, ты прикинь? Я его и отдал ему. Вместе с ключами. Сэнсей это был, я его даже после трех литров узнаю.

— Ясно, мы его все узнаем, — произнес Налим с сомнением, — однако, кроме тебя, его никто не заметил.

— Потому что вы все на баб смотрели и мечтали, как под юбки полезете! — рявкнул Агафон. — А он вам и сам показываться не хотел.

— Но я помню, что к забору баба подходила… — упрямо сказал Налим. — Белобрысая такая, почти как Элька, но полная и постарше, где-то за тридцатник.

— Брось ты, — хмыкнул Луза, — ты в это время Лидкины сиськи щупал и стоял спиной к забору. Нет, там точно был мужик. Но разглядеть не успел — Ларка щекотаться стала.

— А я, сказать по правде, ни хрена не видел… — пасмурным тоном произнес Гребешок. — Все на Ксюшку глядел… Эх, биомать!

— Миш, — отечески сказал Агафон, — завязывай душу травить! Не вытащить ее оттуда, понимаешь? И мы не виноваты, и ты не виноват… Так получилось.

— Ладно, — насупился Гребешок, — не утешайте, а? А то сейчас наутешаете до того, что бахну себе в башку — и хана придет. Я уж сам себе, пока то да се, в голову набивал — и то, что она шлюха съемная, и то, что черная, и то, что дура, — все припомнил. Даже думал, что она мне уже через неделю надоела бы. И о том, что пройтись с ней, черномазой, по улице даже в городе неловко. И о том, что детишки, если что, тоже на негритят будут похожи… А все равно, сколько бы плохого ни думал про нее, все равно больно. Она вот тут сидит и улыбается…

И Гребешок смахнул слезинку, выехавшую из правого глаза на щеку.

— Хорошо, — жалостливо вздохнул Луза, — что мы все пушки на даче оставили… А то бы ты и впрямь шарахнулся.