Леонид Влодавец - Выход на бис

— Слушай, — спросил я у Премудрой Хавроньи, — а нельзя как-нибудь вырубить мою схемку? Ту, что в голове?

— Можно, — прохрюкало животное, — только вместе с тобой. Дать тебе по башке чем потяжелее, и нет проблем. Пока ты лежал в коме, схема молчала. Когда ты засыпал, тоже. Но как только энергетика мозга набирает определенный уровень, схема начинает работать. Сперва помаленьку, потом все мощнее.

— А какой это «определенный» уровень?

— Этого я не знаю. У тех схем, которые мы с Чудо-юдом поставили Зейнаб и Винь, совсем другие параметры. Мы их хорошо знаем. А вот у твоей и Танькиной, черт поймет. Это Сорокин делал. На основе кристаллов другого вещества. Я предлагала твоему папочке удалить ее у Татьяны, но он сказал, что это опасно. Теперь-то он, конечно, ни в жисть не согласится в ней ковыряться. Наследница! Любимая невестушка!

— Завязывай, — нежно попросил я. — А то выпросишь какую-нибудь пакость. Неужели даже здесь ревностью исходишь?

— Исхожу. Потому что ты вредный и гнусный Волчище. Бабник!

— Неправда. Просто я не могу отказать женщинам, которые очень долго выпрашивают. Зинулю я вообще бы пальцем не тронул, если бы не твои распоряжения. Марьяшку надо жалеть, она жертва геноцида. А Танечка — просто несчастный случай на производстве.

— Марселу, Соледад, Мэри, Синди, Мануэлу Морено ты, конечно, уже не помнишь…

— Если б ты в моей башке не копалась, то и не знала бы про них ничего. Мануэла — чудовище.

— Все они чудовища. А самое главное — ты. Потому что сын Чудо-юда. Чудик-юдик.

— Спасибо, что хоть по-немецки не назвала, «вундер-юде» каким-нибудь.

— Кто тебя знает? У вас там столько кровей намешано. То ли дело я — истинно р-русская.

— Если татар с чухонцами в роду не было. «Чебак» — точно татарское слово. Ну, тюркское наверняка.

— Это рыба такая. Правда, никогда не ела, но знаю, что есть. Мне захотелось спать. Возможно, у микросхемы совесть пробудилась, а может, просто умотался боец Коротков. Если бы не беспокоило наличие в море акул, бандитов и воды, в которой случайно утонуть можно, то можно было бы и дрыхануть от души. Ведь я все-таки шибко ослабел после двух лет отдыха. А тут и лазать, и стрелять, и немножко бегать пришлось. Можно и утомиться слегка.

Не знаю, отчего утомилась Хрюшка, но она, усевшись рядышком, взяла да и засопела. Конечно, ей проще. Мужик под боком, акулам, судя по всему, не по зубам, раз прошлый раз есть не стали, ни одной посторонней бабы поблизости не просматривается, а бандитов он завсегда одной левой разгонит. В воде ее мужик не тонет — известно, из какого материала сделан. Отчего не поспать спокойно и с ощущением полной личной безопасности?

Ричард Браун когда-то завидовал тому, что не родился бабой. Его, по-моему, то есть ее, кстати о птичках, собирались Кармелой назвать. Даже, помнится, рассуждал о том, что мужику приходится вертеться, дрыгаться, рисковать, чтоб выбиться в люди, а бабе надо всего ничего: замуж выйти как следует. Например, за президента или хотя бы за мэра какого-нибудь. Или за миллионера, что по нынешним временам не возбраняется.

Бороться со сном — тяжкое дело. И неблагодарное, кстати, поскольку здоровью во вред. Но я честно боролся, упорно, до тех пор, пока не заснул.

Засыпал я как-то постепенно, некоторое время ощущая, что нахожусь в лодке, которая славно покачивалась, словно колыбелька. Но потом ощущение это потерялось, зато начали мелькать картинки из прошлой жизни Майка Атвуда, точь-в-точь как в телесериалах, когда вместе с титрами показывают отрывки из предыдущих серий. Я увидел кусочек из поездки в автобусе, пару секунд из спуска в пещеру под командой Тэда Джуровски, несколько па из танца Дьяволов, «Море Плутона», «Колодец Вельзевула», «Трон Сатаны», блуждание по лабиринту, падение в реку, затопление подземного дома, таинственный прорыв на поверхность, перемещение в дом Милтона Роджерса, спасение из огня и, наконец, повторный приход в дом Роджерсов и разговор о параллельных потоках времени. А в конце этого разговора, в тот момент, когда мисс Уильямс догадалась, что где-то в параллельном времени мы все погибли от ядерного взрыва, мне отчего-то стало очень холодно…

Холод, который почувствовал не только я, но и все остальные участники беседы, то есть Тина Уильяме и семейство Роджерсов, был вызван не тем, что на улице похолодало и в дом потянуло сквозняком. Нет, на улице по-прежнему было тепло, и никакой сквозняк по комнатам не гулял. Это был внутренний холод, который исходил откуда-то из мозга и распространялся по всему организму. Моя душа или что там вместо нее убеждала тело, будто ей холодно, тогда как тело никакого физического холода совершенно не ощущало. Наверняка то же самое чуяли и все остальные, потому что ежились от холода с недоуменными выражениями лиц. Милтон Роджерс, например, ни слова не говоря, подошел к окну и опустил раму, хотя оттуда совершенно не дуло.