Никита Филатов - Золото Каддафи

— Далеко еще ехать? — зевнул Карцев, которому удалось проспать почти всю дорогу.

— Далеко. — Разумеется, Оболенский, сидевший рядом с водителем, не испытывал такого неудобства, как задние пассажиры. Но и он уже выглядел куда менее бодрым, чем в самом начале пути. — Километров пятьсот. Вот бензином заправимся, поедим — и вперед!

— Очень правильное решение, — одобрил Карцев. — Я бы лично пожрал с удовольствием…

— А в тюрьме сейчас макароны… — припомнил Проскурин очередную цитату из фильма.

— Вот и оставался бы дома. — Алексей Карцев перевел взгляд с приятеля на Сулеймана, который как раз вынимал из багажника одну за другой пустые канистры. — Помочь?

— Нет, спасибо, — улыбнулся ливиец. — Они сами нальют и заправят.

Кто такие «они», не имело значения. Бензин был, скорее всего, контрабандный или ворованный, так что бизнес по его продаже у местных жителей был налажен.

— Кстати, — подошел Иванов к Оболенскому, — номера у нас оплачены до вторника.

— Проблем не было?

— Вроде, нет. В гостинице должны подумать, что мы поехали за город любоваться какими-то местными достопримечательностями.

— Мы там личные вещи оставили, между прочим, — вмешался Николай. — И ценности.

— Ну и что?

— Беспокоюсь. А вдруг пропадут?

— Самим бы не пропасть, — проворчал Карцев.

— Пойдемте, перекусим, — позвал Оболенский. — Вон, уже приглашают…

— Не боитесь оставлять без присмотра? — Иванов показал глазами на багажник.

— Здесь ничего не пропадет. Здесь это не принято.

Из египетской деревни к ливийской границе отправились в кромешной темноте. Асфальтированная дорога закончилась почти сразу, и машина со скоростью более ста километров в час соскочила на колею, утрамбованную множеством автомобильных колес.

Сулейман вел машину, почти до упора придавливая педаль газа. Мотор надрывался, и внедорожник летел в юго-западном направлении, ежесекундно подлетая на колдобинах. За пределами световых конусов, которые создавали передние фары, не было видно вообще ничего.

То есть ничего абсолютно. Алексей Карцев каким-то загадочным образом опять умудрился заснуть, зато остальные пассажиры могли ему только завидовать. На ходу Сулейман опустил боковое стекло и прикурил самокрутку. Салон джипа наполнился сладковатым травяным духом, который ни с чем нельзя было спутать.

— Сулейман, друг, дай дернуть? — попросил Николай.

— Пожалуйста.

Стараясь не замечать взгляда старшего группы, Проскурин принял сигарету от водителя, который даже не подумал при этом хотя бы на километр снизить скорость. Затянулся два раза и опустил веки:

— Хорошо! Забытый запах молодости…

— На здоровье, дорогой друг, — пожелал Сулейман. — Никто больше не хочет? У меня еще есть.

Алексей Карцев спал, а остальные пассажиры отказались, поэтому Сулейман докурил самокрутку и выбросил ее за окно, в темноту…

Часа через два сумасшедшей езды решено было сделать остановку и выпить кофе.

Пока Оболенский возился с термосом и пластиковыми чашками, Сулейман взял фонарик, чтобы осмотреть машину снаружи.

— Так вот ты какая, жопа мира, — высказал Николай свое мнение по поводу окружающей действительности.

Вокруг была только кромешная чернота и песчаные, низкие дюны — даже звезды попрятались за облаками. Дул сухой и сильный южный ветер.

— Да уж, действительно тьма египетская… — оглянулся по сторонам Оболенский.

— Сколько мы проехали?

— Километров двести. Или немного больше…

Незадолго до рассвета поездка едва не закончилась. На одной из колдобин машину вдруг занесло, и она едва не перевернулась — однако Сулейман резко вывернул руль, так что пассажиры отделались легким испугом. Впрочем, скорость он после этого так и не сбавил.

Над горизонтом стремительно и величественно взошло африканское солнце. Сразу стало понятно, что песчаная равнина уже сменилась предгорьем и скалами.

— Скоро будет граница, — сообщил Сулейман и вопросительно посмотрел на соседа.

— Остановимся, — отдал приказ Оболенский. Потом обернулся назад: — Вооружайтесь.

Сулейман затормозил, подняв колесами автомашины красноватую тучу пыли. Вышел, открыл багажник и передал спутникам два больших, очень тяжелых баула.

Первый был предназначен, скорее всего, для погибших офицеров спецназа, поэтому содержимое его формировалось заранее, в соответствии с их персональными вкусами и предпочтениями.

— Кто желает?

— Ну, давай мне… — отозвался Проскурин. — Ни разу не пробовал.