Владимир Князев - Игра втемную

— Что ж, на «нет», как говорится и суда нет, — Чернов пристально посмотрел в глаза Благоярову, — Вам, позвонят завтра утром. И если вдруг, Вы измените свое решение, — Игорь Михайлович сделал ударение на последнем глаголе, — то мы будем Вам весьма признательны. Ну-с, — гость встал, — за сим, спешу откланяться. Дела, знаете ли. Надеюсь на ваш здравый смысл.

Благояров проводил гостя до двери. «Что он хотел сказать, упомянув о здравом смысле? Это что — угроза? А может то, что второго шанса может и не быть? Хотя, какая разница, — Петр Игнатьевич сразу же решил продать добытые сведения, когда услышал о сумме, но боялся, что может продешевить, — Все равно мне никогда не воспользоваться этим знанием. А так — хорошая сумма и без особых хлопот. Если они сразу предложили пятьдесят тысяч, значит им это очень нужно. Следовательно, где пятьдесят, там сто или, даже, сто пятьдесят. Надо поторговаться».

Вернувшись в комнату, он достал из старинного буфета графинчик с коньяком и порезанный лимон. Налил себе рюмочку и залпом выпил, закусив кислым цитрусом. Поморщился. Потом блаженно улыбнулся: «Хоть и на старости лет, но мечты сбываются. Наконец-то и я стал кому-то нужен».

Поеживаясь от прохладного ветра, подняв воротники курток, Мишаня с Шуриком стояли возле разбитой телефонной будки, напротив дома Благоярова.

— Вон его окна светятся. Слева, на втором этаже. Докурим и пойдем, — затягиваясь зажатой в кулаке сигаретой, сказал Мишаня.

— Ты уверен, что все будет тип-топ? — еще раз спросил Шурик.

— А как иначе. Старичок дряхлый. Ты на него только зыркни — он сам все отдаст. Заберем свое и — ходу.

— Во-первых, не свое, а его, а во-вторых, почему ты решил, что старичок дряхлый? Ты же его никогда не видел.

— Ну, пусть, не дряхлый. Все равно — старик.

— А если за хатой пасут?

— Махнем через чердак. Замочек на дверце, хлипкий. Выйдем из другого подъезда, как порядочные люди.

— Вдруг и там замок, да не «хлипкий»?

— Вот об этом я не подумал, — Мишаня почесал затылок, — может, пойдем, посмотрим?

— Поздно. Незачем лишний раз светиться. «Срисуют» — и все. Сразу отпадет нужда куда-то идти. Ладно. Хватит болтать. Пошли, а то, мне все больше домой хочется.

— Пошли, — решительно сказал Мишаня, бросил окурок на асфальт и растер его носком ботинка.

Мрачный, гулкий подъезд, встретил их резким запахом мочи и закисших пищевых отходов. Шурик поморщился и прикрыл нос ладонью.

— Что за уроды. Ни одно животное не гадит возле своего жилища. Разве, что свинья. Так чем человек от свиньи отличается?

— Риторический вопрос, — заметил Мишаня, — Состав крови и внутренних органов обоих видов, практически, одинаков.

Они осторожно, стараясь не прикасаться к липким от многолетней грязи стенам, испещренным многочисленными памятными иероглифами, типа: «Верка — проститутка», «„Спартак“ — чемпион!», поднялись на второй этаж, к обшарпанной двери, обитой коричневым дерматином и заляпанной зеленой краской.

— Звони, — нервно подергиваясь, сказал Мишаня.

— Сам звони, — прошипел в ответ Шурик, — это твоя идея.

— Ну, ладно-ладно. Только не нервничай, — дрожащим пальцем, Мишаня надавил на пимпочку звонка. В квартире раздалась механическая соловьиная трель.

Пару минут, внутри не было слышно ни звука. Потом, за дверью, послышался харкающий кашель и шаркающие шаги. Мишаня пригладил волосы и придал лицу озабоченный вид. Его внимательно рассматривали в «глазок».

— И чего ты хочешь, «тимуровец»?

— Телеграмма… Вам телеграмма «Молния», — Мишаня напрочь забыл тщательно готовившийся им текст про агитатора очередного политического движения и ляпнул первое, что пришло на ум.

— Ну, так воткни ее в дверь, сынок, да ступай с Богом.

— Не могу. Мне Ваша подпись нужна. У нас отчетность строгая. Могут квартальной премии лишить. А для меня, студента, каждая копейка на счету.

То ли у Мишани действительно был жалкий вид, вызывающий сострадание и понимание, то ли старик действительно поверил в этот бред, но, после тяжелого вздоха, два раза щелкнул замок, и дверь приоткрылась на расстояние стальной цепочки.

— Давай сюда твою «Молнию»…

Не успел Благояров договорить, как Шурик, прятавшийся за кабиной лифта, с разбегу, всей своей массой врезался в филенчатый прямоугольник. От удара, звенья цепи разогнулись, дверь распахнулась и отбросила Петра Игнатьевича в глубь коридора. Не давая старику опомниться, Шурик навалился на него и наотмашь врезал по лицу. Тот затих.