Владимир Князев - Игра втемную

— Угу, — громко промычал Саид.

Напряжение солдат немного спало. Руки перестали теребить оружие. Потом, бойцы даже не успели сообразить, что произошло, когда из кустов появился невысокий незнакомец с прищуренными, до еле заметных щелочек, глазами, и с двух рук запустил в них сверкающие клинки остро отточенных ножей. С тихим свистом, разрезав воздух, один из них воткнулся в грудь старшему, а второй, наполовину, вошел в глазницу водителя джипа.

Саид оттащил трупы в лес, сел за руль, медленно выехал на дорогу и направился к месту встречи с Андреевым. У майора задача была попроще. Справился он с ней быстрее и уже несколько минут сидел на поваленном бревне, в ожидании Саида.

— Что так долго? — Сергей запрыгнул в джип.

— Нерасторопные они какие-то. Не могли понять, для чего мне нужна машина. Пришлось объяснять всеми доступными способами… За Мельником?

— Да, и прямым ходом — на базу.

— Николай Иванович, Вы здесь? — свистящий шепот Жорика Сухова доносился из вентиляционного отверстия под потолком «мазанки».

Зимин приподнял голову и посмотрел наверх.

— Сухов — ты?

— Я, товарищ полковник. Времени в обрез. Меня постоянно «пасут». Того и гляди, хватятся, шум поднимут.

— Тогда, говори быстрее.

— Бежать Вам надо. Я подслушал разговор Корзуна по спутниковой связи, когда приносил ему шифрограммы из Центра. Как только они возьмут Андреева — Вас ликвидируют, как ненужного свидетеля.

— Свидетеля чего?

— Не знаю. Только добром это дело не кончится. Нужно где-то отсидеться и весточку послать кому надо. Сообщить о беспределе.

— Я уж, лейтенант, теперь и не знаю, кому доверять. Но, в любом случае, уходить рано. Надо Сергея дождаться.

— Понял. Мне пора. Я, Вам, тут принес…, — на соломенный тюфяк упали нож и пистолет, — распорядитесь, как посчитаете нужным. Как только выкрою минутку — снова Вас навещу.

Зимин услышал удаляющиеся шаги Сухова. Взвесил в руке клинок, проверил обойму в пистолете. Оторвал кусок материи от тюфяка. Завернул в нее оружие. Ножом вырыл небольшую ямку в земляном полу у своего изголовья, уложил туда свой арсенал, засыпал его и замаскировал соломой.

…Уже на подходе к своей палатке, Жорик почувствовал неладное. Ее входной полог был откинут. Через проем, Сухов увидел свой разбросанный нехитрый солдатский скарб, включая элементы его заветного «иконостаса»: фотографии любимых девушек. Он вошел внутрь и наклонился, чтобы поднять одну из них, но, чья-то нога в грубом ботинке впечатала ее в землю, едва не отдавив лейтенанту пальцы. Жорик поднял взгляд. Сверху на Сухова смотрела нагло ухмыляющаяся рожа одного из «горилл» Корзуна.

— Привет, денщик. Как дела? — «архаровец», не продолжая разговора, больно ударил лейтенанта под ребра, свалил его на землю и наступил на грудь. Склонился над Жориком и с любопытством посмотрел на него, как на диковинную букашку. Потом, выражение его лица сменилось на непроницаемую маску беспощадного убийцы, только в глазах загорелся злобный огонек. Он схватил Сухова за отвороты куртки и с треском рванул на себя. Коротко, без размаха, показал Жорику месторасположение его печени. Лейтенант охнул и согнулся от боли. «Горилла» схватил его за волосы и с силой опустил лицо на свое колено. Хрустнул сломанный нос. Кровь обильно потекла по лицу. Сухов закрыл его руками.

— Отставить, Коваленко! — в палатку вошел Болотов, небрежно отряхивая невидимую пыль с камуфляжной куртки, — отведи его к Корзуну. И без самодеятельности.

Майор Корзун сидел в шезлонге, в тени развесистого платана и, казалось, дремал. Когда Сухов в сопровождении Коваленко подошел к нему, Корзун, не открывая глаз, расслабленно произнес:

— Эх, лейтенант, ну какого черта тебя в армию понесло? Только представь себе, был бы ты сейчас на гражданке, кутил бы с девочками в нумерах и саунах, веселился, отдыхал… Папочка твой, ведь не последний человек. При деньгах, и не малых. Обеспечил бы безбедную и беззаботную жизнь. Так нет, военной романтики захотелось. А может это, юношеский максимализм, вперемешку с базаровским нигилизмом?…

— Это, товарищ майор, если хотите, нормальное желание любого человека, обладающего чувством собственного достоинства, — Жорик утер рукавом все еще сочившуюся из носа кровь, — Я всегда хотел быть самостоятельным, полноценным, независимым от чьего-то кошелька, не обязанным никому и верным, только, присяге, данной единожды своей Родине. Хотя, Вам, мои слова, будут чужды и непонятны.