Курт Пфёч - Танковая бойня под Прохоровкой. Эсэсовцы в огне

Дори прервал рассказ и поправился:

– Нет, жир – это неправильно. В любом случае жирных в «ЛАГе» я еще не видел. «Сапоги и голос, что они хотят, то вы и делаете: не раздумывая, без причины, без понимания. Ваши действия – автоматические, все происходит независимо от вашего желания, вопреки вашей воле, до тех пор, пока вы еще можете дышать. Вы не думаете – вы повинуетесь! Вашего прежнего «я» уже нет. Чем меньше вы думаете о прошлом, о цивилизации, о гуманистических идеалах, тем меньше вас придется переучивать для автоматического действия, инстинктивного рефлекса, непоколебимой тупости – тем больше ваш шанс выжить!»

Блондин невольно кивнул головой и притянул верхнюю губу к носу:

– Обратно к неандертальцу!

Дори утвердительно поднял кверху указательный палец и показал вперед, где «Дитрих» вдруг ярко засветился белым цветом.

– За ним я еду уже несколько часов. А это можно делать только от тупости, при полном духовном одурении!

– Дори, а что еще рассказывал этот казарменный педагог?

– А, ну да… Когда я его упрекнул в том, что, несмотря на весь глубокий психологический смысл, у одного из акробатов с казарменного двора неожиданно наступит момент просветления и он вмажет в спину начищенным сапогам в горячке боя, по невнимательности, конечно, или из-за того, что, может быть, просто перепутал направление стрельбы. Тогда он просто усмехнулся и сказал: «А ты попытался сделать такое со мной?» Я отрицательно покрутил головой. А он продолжал: «Видишь ли, в бою мы все вместе. Впрочем, это хорошее положение, что обучаемые со своим любимым пастухом вместе идут на фронт. А что происходит там? Вы словно стадо овец будете держаться неотрывно от меня. Там, где я сморкнусь, если начнется стрельба, тут и вы захотите быть со мной в приятном обществе. Если вы будете в наступлении ползти на получетвереньках, – я буду посмеиваться над вами. А когда ударит артиллерия и вы сожмете свои задницы – расскажу вам анекдот и поддержу вас морально.

Я научил вас всем трюкам, и только случаю я не смогу противостоять – из равнодушия. Вот так постепенно от ненависти рекрутов к своему инструктору не останется и следа. Останутся только фронтовые свиньи – один старый кабан и молодые – но свиньи. Грязь сделает всех равными. И может быть, кто-нибудь будет мне благодарен за то, что в Лихтерфельде я ему разорвал задницу.

– Трогательно. Можно умереть со смеху. Философ в «ЛАГе»!

– Ты его тоже знаешь, Эрнст.

– Я? Его знаю?

– Конечно. Я рассказывал о Хансе, нашем командире отделения.

– Черт побери! Теперь до меня дошло! Я всегда думал, что он почти нормальный!

– Нормальный? Ты говоришь загадками. Быть нормальным на войне? Скажи-ка, Эрнст, ты тоже хотя бы раз был инструктором, а?

– Да, в батальоне охраны. Там муштра круче, чем где бы то ни было. И это делал я, Дори. Но только так называемую строевую подготовку. Щелчки прикладами, торжественный марш, выполнение команды «Смирно!», прохождение пошереножно, первые идут, остальные – на месте. И прочая совершенно бессмысленная чепуха. Где муштра по-настоящему необходима – так это при боевой подготовке, а про нее у нас часто забывают. Парад почетного караула Адольфа, как прежде в Потсдаме, – высокие парни идут единообразно, словно рота роботов – такие же глупые, как и длинные. А потом их сразу на фронт! Они же перегретые! Бессмысленно перегретые. Кроме того, на местности этого парня также легко прикончить, как и на казарменном плацу. И только в перестрелке с пулеметом он чему-нибудь научится. А в прохождении торжественным маршем – ничему! Чтобы вернуться к началу разговора, Дори, интеллект – как ты сказал, умение думать – и военная служба – две вещи несовместимые, да? А теперь скажи мне, что мы сейчас делаем? Мы думаем! Думаем! Из нас что, совсем выбили умение думать? И вовсе нет! Иначе наш разговор был бы невозможен.

Эрнст пошарил под своим сиденьем, что-то довольно пробурчал себе под нос и положил плотно набитую бельевую сумку на колени перед собой.

– А что это будет?

– Ничего особенного. Кто-нибудь хочет хлеба с тушенкой?

Колонна остановилась. Дори потянулся и обратился к Эрнсту:

– Иди посмотри, что там случилось?

– Кто у нас водитель, ты или я? – ответил тот недовольно, однако вылез из машины и исчез в темноте.

– Он что-то сказал про тушенку, Цыпленок?

Блондин кивнул.

– Тогда давай сюда!

– Значит, поэтому ты и отправил Эрнста? Дори, если мы сейчас откроем банку, то он восемь дней не даст нам ничего для перекуса!