Михаил Нестеров - Возмездие - никогда не поздно

В Москву они возвращались втроем, четвертого пассажира в купе не было. Юонг была задумчива, часто выходила из купе и подолгу смотрела в окно. Биленков обратился к журналисту с несвойственным ему пафосом: «Будем уважать ее чувства: она переживает убийство человека». Услышав его, Юонг только усмехнулась. И чтобы больше не слышать вздора, в дальнейшем плотно закрывала за собой дверь купе. В один из таких моментов Маевский задал Виктору вопрос:

— Почему ты презрительно относишься к генералу Болдыреву, с дочерью которого сожительствуешь? Ты ни разу не назвал его по фамилии или имени, только Лесником и при этом высокомерно морщился.

— «Папа с Марса, мама с Венеры», — презрительно усмехнулся Биленков. — В школе она училась под именем Нелли Ким, в честь нашей прославленной гимнастки. Дома ее звали ее настоящим именем — Юонг. Об этом знали только близкие Лесника, они же принимали этот факт в штыки. Когда он женился во второй раз, и детей должна была воспитывать северная кореянка, они отвернулись от генерала. Другая причина «отвращения» — страх. Они не поддерживали его революционных взглядов. И не ошиблись, ориентируясь на ощущениях: власть не простила ему «инакомыслия». Так девочка стала никому не нужной. На нее только что не надели железную маску, буквально заточив в интернат для трудных детей.

— И ты спас ее из заточения.

— Мы уже говорили на эту тему, не забыл?

— Помню, разговор не получился: ты схватил меня за грудки, защищая честь Юонг. Ты прав — она переживает убийство. Но тебя она убьет без сожаления, если узнает правду.

— Скорее бы доехать… — скрипнул зубами Биленков.

Журналист оставил его одного и присоединился к Ким в коридоре. Но через минуту вернулся, закрыв за собой дверь:

— Ты сказал, что работал в ОВД Восточного округа.

— Так и есть.

— Не думаю, что ты выдумал постовых, которые остановили вашу группу возле Лосиного острова, очень убедительно это прозвучало. Я хочу спросить: не сталкивался ли ты с тем лейтенантом?

— Было дело, — усмехнулся Биленков проницательности журналиста. — Он узнал меня и не выдержал моего взгляда. Опустил глаза и больше не поднимал их. Может быть, он подумал о том, что я ради контроля за ним взвалил на себя бремя участкового. Наивный. Но больше он боялся людей, которые стояли за мной.

— Он не погиб в аварии, не утонул в озере?

— Письмо, — многозначительно поднял палец Биленков. — Я подумал о письме, которое он, может быть, завещал вскрыть после его смерти. Он трус, а после него хоть потоп, понимаешь? Уверен, он на место происшествия прибыл тогда последним. Этот лейтенант — кусок дерьма, зачем его трогать? Кстати, не подскажешь, в каком месте ты спрятал свое письмецо? Не в почтовом ли ящике? — И Билл хрипло рассмеялся.

Пистолет Кравец хранил дома — в фолианте. В этой толстой книге он лезвием вырезал углубление в форме пистолета и поставил ее на видное место, не задаваясь вопросом, надежен ли тайник. Охотничий карабин хранился, как и положено, в сейфе, и это было легально приобретенное им оружие. Другого он не имел. Можно, конечно, обратиться за помощью к Янову, но в этом вопросе он хотел остаться независимым.

Игорь открыл сейф и вынул карабин. Этот «вепрь-380» с коротким стволом был сделан на заказ. Кравец выкупил его в охотничьем магазине (клиент от заказа отказался), заплатив за него тридцать тысяч рублей. Сейчас, когда он безжалостно отпилил приклад, оставляя только рукоятку, карабин потерял в цене и качестве, но выиграл в другой категории: стал компактным, разворотистым, сохранив при этом свою убойную силу.

Получившийся ходовой карабин по длине как раз уместился в спортивную сумку. Кравец перекинул ее через плечо и вышел из дома. Его путь лежал на Киевский вокзал, на который сегодня в четверть первого прибудет поезд из Хорватии.

У него был другой вариант: дождаться Биленкова около его дома, но он не хотел дать ему ни минуты на раздумья, на раскачку, на восстановление, поскольку все эти процессы начнутся в ту минуту, когда Биленков ступит на перрон московского вокзала, — потому что дорога утомляет…

К тому же Билл мог привести Кравца к Жердеву, и это стало ключевым фактором в выборе места встречи. Кравец считал себя сильным человеком, а у сильного человека много врагов.

Игорь лез в логово зверя, в самое страшное в его представлении место, что-то вроде предубойного цеха. У него был выбор — снова оказаться в бегах, но он гнал эту мысль прочь. Сегодня или никогда. Или со щитом, или на щите.