…а оно, воспитание, с младых ногтей — на основе Кун-цзы. Валя Дробязго преуспел.
Тут вот какое дело: синтоизм, который японцы почитают за исключительно свое, доморощенное детище, все-таки заимствован у Китая. Как и бусидо.
Недаром существует мудрость: «Китай — мелодия, Япония — ритм». Мудрость, само собой, китайская. Смысл тот, что мелодия — нечто первичное, а ритм — подчиняющ и упорядо… тьфу!., чивающ.
Правда, в ловле ритма японцы равных себе не знают и знать не хотят. Что есть, то есть. Вы, мол, нам только напойте приблизительно, а уж мы такую конфетку оформим! Имеет место, имеет — доводить до абсолюта, иногда даже до абсурда, но доводить. Хоть аппаратуру, хоть дороги, хоть идеологию…
В. ВОЛОЧЕК — ХОТИЛОВО — БОЛОГОЕ…
…а дороги наши уступают, ох уступают… А дураки — не уступают. Уступи дорогу, дурак!
Дурак не уступал. Более того! Прибавил и ушел в отрыв. Дурак за рулем красного иномарочного чего-то там, вроде «порша».
Колчин было навострил внутреннее чутье.
Н-нет. Просто дурак, считающий превышение скорости лучшим-единственным средством для достижения пункта Б (из пункта А). Оно и к лучшему. В догонялки Колчин играться не расположен.
«Девятка» держала трассу хорошо, резину Брадастый сменил в «Квадриге» (вот спасибо, Егор!), сто десять — достаточно при ночной непогоди. Зато «звери алчные, пиявицы ненасытные» не прицепятся. По простой причине — стоило антирадару пискнуть, Колчин сбрасывал газ и дисциплинированно проезжал мимо поста ГАИ. Проезжай, проезжай, они, гаишники, заняты. А заняты как раз «поршем».
Колчин проезжал, снова разгонялся до ста двадцати, потом его снова обгонял красный (от натуги?) иномарочный дурак. И — до следующего поста…
КРЕСТЦЫ — БЕРЕЗАЙ — ДОБЫВАЛОВО…
Да, так вот — о китайской мелодии и японском ритме. Верность сюзерену — наипервейшее условие бусидо — есть не что иное, как наипервейшее в ряду пяти человеческих отношений, определенных Кун-цзы. Властитель — подданный, отец — сын, муж — жена, старший брат — младший брат, старший друг — младший друг. По поводу сочетания-подчинения «властитель — подданный» Колчин как-то уже высказывался. По поводу «отец — сын» — да, согласен. Вот и Валя Дробязго с младых ногтей дочери воспитал ее в том же духе. Пусть Инна не сын, но дочь, однако других детей у него нет. Вот и «отец — дочь». Не «мать — дочь», а «отец». Оно и к лучшему, если иметь в виду своеобразие Ревмиры Аркадьевны Алабышевой-Дробязго. Но о ней — позже. По прибытии в Питер. К сожалению, встреча с Ревмирой Аркадьевной неизбежна, хотя… бессмысленна, как заранее полагал Колчин. Но отработать надо все, всех.
А вот далее в системе человеческих отношений у Кун-цзы: муж — жена… Сказано: мужчина заботится о стране и о душе, жертвовать собой, чтобы мужчина имел возможность думать о благе страны и о душе, — удел женщин и слуг. Заставить мужа беспокоиться о себе, то есть о жене?! Невозможно ритуально! И пусть ритуал на то и ритуал, то есть просто обряд… Однако если он не глуп, если он обоснован жизнью — выполняется неукоснительно, инстинктивно. Как «мойте руки перед едой». Как «уходя гасите свет». Как «не стой под стрелой».
Потому Инна безропотно осваивала комплекс упражнений, разработанный Колчиным. И это правильно. Ибо «Твигги недоношенная» ушла в прошлое, утеряв обидный оттенок и приобретя оттенок подбадривания. Оно конечно, супротив мордоворотов на пустыре Колчин Инну не выставил бы (да и кто покусится на жену сэнсея?!), но кое-чему и еще как она выучилась.
А вот, к слову, «кто покусится?». Кто-то покусился-таки. И ее нет. Если бы она была, разве может жена заставить мужа беспокоиться о себе, о жене? Невозможно ритуально…
ВАЛДАЙ — МИРОНУШКА…
Просветитель, помнится, именно про валдайских девок высказывался нелицеприятно. Бляди, мол. А помер просветитель, известно, от сифилиса. Не иначе, здесь, на Валдае, и подцепил. Вот и высказывался нелицеприятно. А то с чего бы ему так бушевать — и такие они, и сякие…
Какие, собственно, такие-сякие? Секс, видите ли! По-разному толкуется-толмачится, но англоязыкие произносят «секс» и подразумевают «чувство». А если чувство, то какие претензии?!
Внешне чувства выражать — не принято. Японцы считали (и считают), что внешнее проявление любви — это недостойно, это удел лишь продажных женщин. Зато имелось у них, у японцев, в истории словечко «шинью», и означало оно самоубийство от несчастной любви. Обоюдное, между прочим. То есть когда и если брак между им и ею был невозможен по каким-то вышестоящим причинам, шили они, несчастные, спецодежды, наполняли рукавные карманы камнями, потом обвязывались одним поясом и — в воду, где поглубже. Оно-то и называется иначе: обнявшись и в пропасть. Шинью. Это вам, романтики, это вам, влюбленные. Как водичка сегодня? Не знобит?
Читать дальше