Инна растолковывала:
— Дэ-Иоу-Линь-Тан. Кабинет, соседствующий с добродетелью.
— Ага! В смысле, если вам — добродетель, то это ни в коем случае не здесь, а в другом кабинете?
— Юр! Хм. Как раз наоборот! Такая китайская фигура речи: если уж сама добродетель и та — в соседнем кабинете, то уж ту-у-ут!
— Верю.
— Попробовал бы ты не поверить!
Он никогда не пробовал не верить. Трунили друг над другом, как без этого, но…
Он потому-то испытывал лишь досаду, когда…
ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ
…был на пути к дому, легкую досаду, не более (инцидент с двумя «байерами» — из другой серии, из другого кино!).
Он потому-то сменил досаду на стремительно зреющую настороженность, когда Инны не оказалось и дома тоже.
Отсутствие известий — уже ПЛОХОЕ известие.
Ранее, когда он приходил в этот кабинет (сколько раз? пять-шесть… восемь…), Инна сидела за своим — средним — столом, и никогда, ни разу, никого более не было за остальными рабочими местами — непоседливая это работа, востоковедение! На сей раз не было Инны, стол — в том же то ли беспорядке, то ли строгом порядке, но ощущалось, что за ним, за столом, уже какое-то время не корпели. Второй стол, впрочем, тоже пустовал, но, что называется, хранил тепло живого дыхания, углубленного научного сопения. Из-за третьего стола вскинулся залысый предпенсионный очкарь:
— Да?..
— Инна Валентиновна? — вопросительно произнес Колчин, держа давешний футляр в качестве опознавательного знака, тем самым мотивируя вторжение. Он и вахту так же прошел, беспрепятственно, значительно кивнув и значительно же предупредив: «Я через полчаса буду его же выносить. Запомните?» Запомнят, пропустят. Воистину, в этой стране можно спереть что угодно, только заранее надо предупредить значительно: «Я тут у вас кое-что попру?» Поставь он себе такую задачу, выполнить — не вопрос. Тем более пенал-футляр пуст, шаолиньскую доску он благоразумно оставил дома, а в пустую емкость — всовывай, что под руку попадется из раритетов! Ах, да! В московском ИВАНе раритетов — кот наплакал («Китикэт», что ли, надо взять Сегуну в честь возвращения? Истосковался паразит помойный небось. Этот истоскуется, как же! Был бы пес, вчера исскулился бы за борисенковской дверью, учуяв ночное возвращение хозяина. А этот… Сёгун и есть Сёгун!).
— Инна Валентиновна в командировке, — доложился предпенсионный очкарь. — Вы хотели ей оставить? — и как-то слишком поспешно протянул руку к пеналу. Глаз наметанный, востоковедческий: японская-азиатская штучка, не вчерашних лет.
Колчин непринужденно увел пустой пенал из зоны досягаемости очкаря:
— А когда она?.. — огорчился в разумных пределах: вот ведь запинка!
— Вы знаете, у нас такая система… — словоохотливо зачастил очкарь, явно засиделся в вынужденном безмолвии. — Командировка — пожалуйста! Но — за свой счет. У института денег нет. Меня три года подряд Пекин приглашает, а я тридцать три года никуда не выезжал. А теперь меня три года подряд Пекин приглашает, институт говорит: пожалуйста, но за свой счет. Откуда у меня такой счет?! Вы знаете, сколько сейчас получает старший науч…
— Спасибо, — мягко перебил Колчин. — А куда она, не знаете? Когда вернется?
— Я только два дня как из больницы, извините. На обследовании… Нечего там обследовать, я сам знаю, что у меня! Они мне только через две недели говорят: у вас знаете что? Я и так знаю. Помочь все равно ничем не могут — того нет, сего нет, ничего нет. В Пекине, кстати, я бы и курс прошел, восточная медицина, она…
— Спасибо, — мягко перебил Колчин. — А кто может знать?
— …Она не случайно — тысячелетия! Она может не только знать, но и лечить! Но за свой счет — это, извините меня…
— Спасибо, — твердо перебил Колчин. — Значит, Инна Валентиновна… — и сделал паузу в смысле: вы подсказать не можете, и никто не может, а если кто-то может, то кто, черт побери!
Предпенсионный очкарь развел руками и возвел очи горе: увы-увы!
— Спасибо, — попрощался Колчин.
— А это вы можете ей оставить! — оказал любезность очкарь. Лысина зарделась, наверно, так его предпенсионный организм отреагировал на возможную перспективу обследовать-полюбопытствовать: чего там такое?! Предвкушение!
— Спасибо, — вежливо отказал в любезности Колчин. Ого! Того и гляди, самого лишат личного-кровного. — Спасибо… Откуда здесь можно позвонить?
Отозвался плотный баритон. Признак одной из самых высоких иерархических ступеней карьерной лестницы.
Читать дальше