Михаил Март - Бездомный мрак

Не успел он забежать в подъезд, как через минуту они вылетели оба, сели в машину и умчались.

– Вы знали лейтенанта Астахова?

– Миленький, наш дом МВД строило. Здесь только менты живут. Конечно, я всех знаю.

– Девятого июля? Точно не помните?

– Похоже. Да, пожалуй, вы правы. Внучка приехала из Тулы, а десятого уезжала. Вот я и бегала по рынкам, гостинцы ей в дорогу покупала. Но после этого я Дениса не видела.

– Неужели его жена не беспокоилась? Муж пропал.

– Галька – баба гордая. Они за день до этого поскандалили в очередной раз, и она решила, что он опять к своей сучке ушел. Месяца три прошляется и опять приходит, как ни в чем не бывало. Галька давно знала, что у него есть шалава на стороне. Плевать она на них хотела. Мужик с воза – бабе легче. Все одно, проку с него никакого. Разве это семья? Расколотую чашку не склеишь. А теперь вот добегался. Похороны за счет МВД, пенсию за мужа да еще страховку получит. Вишь как, от мертвого пользы больше, чем от живого.

– Да, не жизнь, а мучения. И ради чего притворяться?

– Никто не притворялся. Он в командировке в Калуге был, там они и познакомились. Одинокая девка с трехлетним пацаном. Ну он ее и привез в Москву.

Родила девочку, и им эту квартиру дали, а то ведь они в общаге жили.

Поначалу-то все шло нормально, а потом Денис резко пошел на повышение, работы прибавилось, и баба новая подвернулась. Столичная краля. Говорят, красивая. Ну и зачем ему калужская замухрышка? Один у него плюс имелся. К бутылке не прикладывался. Но денежки-то в другое место уходили. О детях даже не думал.

Эгоист до мозга костей. Все только для себя. Лишь бы самому хорошо было. На кабаки деньги находил, а дети оборвышами ходят. Галька уборщицей в ЖЭКе подрабатывает. Но теперь, вроде, полегче ей будет. Говорят, страховка солидная ей полагается. Чего же ей над гробом плакать?

– Может, вы и правы. Ну, извините за беспокойство.

– Чего уж там. Яблочко не хотите? Я уже расхотел, а поначалу очень хотелось. Уж больно она смачно хрустела.

– Нет, спасибо.

Соседка проводила меня до дверей. Я спускался вниз и думал. Каким романтическим героем в моем представлении был майор Лиходеев! А как заглянешь в смрадный быт человеческой жизни, и куда вся роман тика девается? Понятное дело, не за что Лиходееву любить меня. Он имел право на ненависть. Ведь мы с ним ровесники. Что он, и что я? Мужик потом и кровью зарабатывал свои звездочки за мизерную зарплату, а тут баловень судьбы, которому все на тарелочке с голубой каемочкой досталось. Мало того, этот баловень оказался преступником, а он, защитник закона, ничего не мог сделать и терпел лишь унижения. Как это ни странно, но я смотрел на противников как бы со стороны. Вот есть майор Лиходеев, и есть Тимур Аракчеев. Между ними идет непримиримая война, а я наблюдаю. Человек со стороны. Видеокамера, лишь фиксирующая события.

Все мне были одинаково чужды – и Максим Круглое, и Тимур Аракчеев, и Денис Лиходеев. Не мог я себя представить участником этих событий. Вот в чем причина моего ненасытного любопытства. Антону этого не понять. Увезет он меня в Швейцарию, а я так и не узнаю правды. Вряд ли мне удастся жить весело и беззаботно с таким кровавым шлейфом из недавнего прошлого. Нет, так не получится. Пока я не расставлю все по своим местам, не успокоюсь.

Часы на приборном щитке показывали девять вечера. Я достал записную книжку и нарисовал подъезд к дому, чтобы не забыть. Я все же решил вернуться сюда и познакомиться с Галиной Лиходеевой. Мне хотелось иметь полную картину о майоре.

И опять на глаза попался листок с телефоном Татьяны Русановой. Эта женщина хотела со мной поговорить, а теперь, после загадочной смерти ее отца, она станет еще откровеннее. Если только меня не заподозрят в убийстве. Что очень смахивает на правду. Татьяна оставалась еще одним нераспознанным мною звеном.

Тут и думать нечего. Обязан ее увидеть.

После кузьминских трущоб я попал в шикарную квартиру в центре Москвы, где жильцы занимали целый этаж, а не куриный насест. Впрочем, такая женщина могла украсить любое жилище.

Я стоял как пень и молчал. Она тоже молчала. Мы смотрели друг на друга, словно заговорщики, я за порогом, она в дверях.

– Извините, что побеспокоил. Но ваша записка…

– Я помню. Хорошо, что пришли, проходите.

Она посторонилась, и я прошел. Еще нигде я не видел такого количества зеркал. Мягкий ровный свет исходил от множества канделябров, бра, торшеров и настольных ламп. Помещение освещалось так, что на лицах не возникало теней, а значит, они выглядели глаже, без искажений. Хорошо продумано. На хозяйке было черное атласное обтягивающее платье. Оно ей шло, и она это понимала, хотя, вероятно, это платье свидетельствовало о трауре.