Его веки были полузакрыты, но он явственно различал перед собой голубое небо, сизарей и испытывал невесомость.
Ему еще хватало денег для уколов, но он даже в момент ломки понимал, что они не появляются просто так, а вот расходятся очень легко. За свой стаж наркомана он обрел соответствующие связи и, стыдясь самого себя, начал сдавать тех, с кем делил шприц. Эберс воспринимал его желание помочь как искреннее, не зная об истинных причинах такого рвения. Все было просто. Едва Чибис узнавал место храненния наркотиков одного из знакомых, он тут же выяснял пути их появления и с детской непосредственностью делился сведениями с Эберсом. Так он становился единственным владельцем «отравы». Опер об этом, естественно, не догадывался. Он узнал о пристрастии Чибиса к наркотикам случайно, когда приехал к нему в дом и увидел там страшное зрелище. Опер моментально понял причину постоянных недомоганий и болезненного вида своего «человека». Причина лежала на полу вместе с резиновым жгутом у тела этого самого человека.
«Овердоза».
Кто находится по одну или по другую сторону от наркотика, прекрасно знает значение этого страшного слова. Это когда принимаешь больше, чем в состоянии вынести и принять твой организм. «Овердоза» мороженого заканчивается ангиной, водки — рвотой. «Овердоза» героина заканчивается остановкой сердца. Эберс увидел перед собой человека в состоянии клинической смерти. Бросившись к телефону, он вызвал «неотложку» и до ее приезда вдыхал через рот в безжизненные легкие Чибиса воздух и делал непрямой массаж сердца. Приехавшие врачи увидели человека в коме и бледного от нехватки кислорода в собственных легких офицера в таможенной форме. После прямого укола в сердце адреналина Чибиса забило, как паралитика, но он выжил. Эберса с зажатым в руке клочком ваты, пропитанной нашатырем, отвезли домой.
Чибис пробыл в больнице две недели. Конечно, этого времени не хватило, чтобы стать нормальным человеком. Этого времени не хватило, чтобы снять его абстинентный синдром, но Чибис выжил. Выжил, чтобы начать свое самоуничтожение сначала…
Сегодня «Спартак» играет с «Океаном». Значит, в 17.00 он и Игорь должны были сидеть с «Жигулевским» на северной трибуне стадиона «Спартак» и во весь голос комментировать ход матча. В таких репортажах самыми «печатными» словами были «гол», «е-мое» и «давай пас». Как это было недавно и как давно…
— Я никогда не знаю, о чем ты думаешь, — прервала мысли Копаева Амалия. — А ты не рассказываешь. Словно механизм, запрограммированный на определенные действия. Что тобой сейчас движет, Антон? Очнись, ты не один! Здесь есть еще я…
Копаев поднял на нее взгляд и увидел в глазах девушки отчаяние. Как он мог сейчас объяснить ей, что трудно поверить в то, что Эберса больше нет? Как растолковать ей, какой сильной будет внутри него боль, когда он придет на стадион? Антон, как в гипнотическом трансе, словно заторможенный, почему-то думал именно о стадионе, где они с Игорем, болея, нервничая и радуясь, пили пиво и дурачились. И теперь подобное уже не повторится никогда
Кофе давно остыл. В хрустальной пепельнице лежали шесть сигаретных окурков. Они сидели и молчали. Наконец Антон прервал молчание.
— Я знаю, Аля, что ты здесь… Я знаю это…
— Тогда скажи хоть что-нибудь, чтобы завязать разговор!
Да, он несправедлив к ней. В конце концов, она имеет полное право на информацию, какой бы непонятной она ни была. Хочешь правды, Аля? Она страшна и далека от тебя, как земля от неба, как сейчас ты — от Эберса.
Имеет ли право она все узнать? Да, имеет. А имеет ли право он, Копаев, рисковать всем для того, чтобы найти убийцу Эберса? О себе он не думал. Свою ежедневную работу в Управлении собственной безопасности Антон давно перестал воспринимать как риск. Он видел в ней необходимость вставать рано утром и поздно ложиться. Одним словом, это точно так же, как идти утром на завод, в школу с проверенными ночью ученическими тетрадями или садиться за компьютер для создания новой программы. Человек быстро привыкает ко всему. В его подсознание заложена информация опыта предков, поэтому он может справиться буквально с любой работой. Один и тот же человек может быть и хирургом, и забойщиком скота на мясохладобойне. Весь вопрос в том, что ему нравится делать больше. До поступления в школу милиции, еще до смерти матери Копаев мечтал стать журналистом. Но судьба распорядилась иначе. Он стал сыщиком, и не просто сыщиком, а спецом из тех, которые без страха и упрека.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу