Дмитрий Красько - За флажками

И Пистон с треском опустил телефонную трубку на рычаги.

Я, вытаращив глаза, пялился в никуда. Нет, со мной всякое, конечно случалось, но чтобы в заложники меня брать — это впервые. Как ни странно, самолюбию новый статус нисколько не льстил.

— Ты это серьезно? — решил, наконец, уточнить я.

— Насчет чего?

— Насчет заложника.

— Серьезнее не бывает, — заверил он.

— Так это ж чушь полная, — запротестовал я.

— Ничего не чушь, — усмехнулся Пистон и доел бутерброд. — Когда заложник, они шевелятся быстрее. — И допил кофе.

Мне взгрустнулось. Не активно, а где-то глубоко в подсознании. Потому что сознанию сейчас было пофигу — оно хотело спать.

Пистон окликнул Бляшку и, велев стеречь меня, сменил его в кухне. Шестерка встал передо мной, как боец Кремлевского полка перед Мавзолеем — почти навытяжку. Правда, вместо ружья у него опять была вилка с ветчиной, ни разу даже не надкусанной, что немножко портило картину. Но в целом он выглядел довольно впечатляюще.

Впрочем, меня его вид интересовал в последнюю очередь. Я глазел на ветчину, покачивающуюся перед моими глазами. Сознание, помимо желания принять по четыре-пять часов сна на каждый глаз, родило что-то еще. Я долго пытался понять, что это, наконец сообразил — я хотел кушать. Вполне, между прочим, естественное желание. Все живое иногда хочет кушать. Я не исключение.

Поэтому просто снял с бляшкиной вилки ветчину и съел ее.

Какое-то время тот переваривал случившееся, потом выкинул руку вперед. Так, что острие вилки остановилось в каком-то сантиметре от моего левого глаза. Стало немножко не по себе. Ветчина попыталась застрять в пищеводе, но не успела, провалившись-таки в желудок.

— Завалю, гнида! — завизжал Бляшка.

— Пистон, меня завалить хочут! — завизжал я.

Цокая каблуками, Пистон выскочил из кухни и уставился на нас. Допускаю, что картина была презабавная, но смеяться он не стал, просто спросил строгим голосом няньки-наставницы, у которой в детском саду дети друг у дружки сигареты тырят:

— Чего это вы тут за терки устроили?

— А он смерти моей желает! — наябедничал я.

— А чего этот урод мою ветчину сожрал? — наябедничал в свою очередь Бляшка. От обиды голос у него сделался на редкость писклявым и противным.

— Это не твоя ветчина, — возразил я. — Это моя ветчина. Могу я в своем доме своей ветчины пожрать?

— Ну-ка, заткнитесь оба! — рявкнул Пистон. — Разборки тут устроили из-за какой-то херни. Ну, сожрал и сожрал. Оголодал фраер, чего ты на него наезжаешь? И вообще, завязывай с ветчиной. Полпалки уже схавал, куда только лезет? Глистов кормишь?

— У меня нет глистов! — возразил Бляшка.

— Так заведи! — Пистон явно начал сердиться. — А этого кантика трогать не вздумай! Он — наше прикрытие.

— А когда мусора машину подгонят — можно будет валить?

— Нет, бля, идиот! Мы его с собой возьмем! Ты что, совсем поляну не сечешь? Если мы в машине без заложника останемся, они просто расхерачат ее в говно, и нас вместе с ней.

— И чего? Мы его так и будем с собой таскать?

— Не, ну ты точно дебил. Тебя зачем из дурки выпустили?

— Его не выпустили, а выгнали, — не удержался я. — Потому что он у них весь галоперидол сожрал.

— Заткнись! — хором посоветовали они мне. Бляшка, правда, к этому еще добавил «Крыса!». Но я не обиделся. Потому что Пистон продолжил развивать свою мысль, следить за которой было гораздо интересней:

— Машина — это первый этап. Мы на машине далеко не уедем. А если уедем, то они нас в легкую выпасут. Поэтому мы, Бляшка, поедем на аэродром и закажем там вертолет с экипажем. А вот когда у нас в заложниках будет целый экипаж, можешь с этим фраером делать все, что хочешь. Даже полезно будет — пусть врубятся, что мы не шутки шутим.

— Я подожду, — пообещал Бляшка.

— А вертолет они не выпасут? — уточнил зачем-то я.

— Не твое свинячье дело, — сказал Пистон и был, в общем-то, прав. — У нас будут автоматы и парашюты. Да с вертолета и по лестнице спуститься можно. И просто спрыгнуть. А Россия большая, и диких мест в ней — море.

— Тогда вам лучше было сразу в эти места линять, а не заруливать ко мне на ветчину, — заметил я.

— Заткнись, — сказал Пистон. — А то я скажу Бляшке, и он тебе глаз выколет.

— Не надо, — сказал я.

— Вот и я так думаю, — Пистон самодовольно усмехнулся и скрылся в кухне.

Впрочем, ненадолго. Через пяток минут он нарисовался снова. Все с тем же джентльменским набором — в правой руке бутерброд с ветчиной, в левой — чашка с дымящимся кофе. Вот так и зарождаются традиции, понял я.