Дмитрий Красько - Сопроводитель

Все бы, наверное, так и случилось, и расплескались бы мои мозги по стенам ванной комнаты, и кто бы и когда их собрал — неизвестно. Но вмешался окаянный человеческий фактор.

Человеки! Истинно говорю вам: никогда не давайте волю своему фактору, тем более, если дело предстоит серьезное. Иначе он сыграет с вами такую шутку, о которой вы с содроганием будете вспоминать всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, она потом у вас будет, эта жизнь.

Крепыша вдруг обуяла жадность. Три штуки баксов, выданные позавчерашним вечером в качестве аванса, он решил изъять, поскольку, по его мнению, я в них больше не нуждался. Это было бы так, если бы он не протянул ко мне свои руки.

Но, стоило ему сделать это, и у меня родилось ощущение, что именно сегодняшним вечером я буду остро нуждаться в этих деньгах. И отнюдь не для организации собственных похорон. Потому что, протянув руку, он дал мне шанс. И глупо было не воспользоваться им, правда? В такой-то ситуации.

Вцепившись в эту руку мертвой хваткой, я резко рванул ее на себя. Игорек — я вспомнил вдруг, как называл его Пипус в разговоре по телефону — на ногах не удержался, да и трудно это было сделать на скользком кафельном полу ванной в пижонских туфельках на твердой платформе. В общем, как соскучившийся после долгой разлуки родственник, он полетел в мои объятия, перекувыркнулся через бортик и напрочь своротил лбом смеситель. Башка у него оказалась крепкой, от контакта с железякой не раскололась, но сознание ее покинуло.

Жадный, как зыбучие пески, парень накрыл меня сверху, чего я, собственно, и добивался. Его тело стало как щит, и вряд ли амбал и мумифицированный решатся открыть огонь, потому что вполне могут отправить в края богатой охоты своего командира, а сделай они это — и их неправильно поймут где-то там, я еще не знаю, где.

Я не ошибся. Стрелять они не стали. Видимо, они даже растерялись. А нечего! Нужно было уже давно разъяснить роялевидному Игорю ценности общечеловеческого бытия типа «жадность фрайера погубит» и тому подобные. Они не сделали этого, и их корешку пришлось до всего доходить собственной головой. В буквальном смысле.

Сжавшись, как пружина, я подтянул к груди ноги и, выдохнув все, что было в легких, резко распрямил их. Нижние конечности у меня, слава богу, были в порядке, в стычках страдала в основном верхняя — голова. Мне было жалко страдалицу, но в данный момент я порадовался, что ни Саркисяну, ни этому самому жадному Игорю не пришло в голову лупцевать меня по бедрам, лодыжкам и ступням. Сделай они это, и вряд ли туловище крепыша с такой красотой пронеслось бы по воздуху и обрушилось в конце пути на совершенно обалдевших от нереальности происходящего Пупсика и мумифицированного.

Человек с сухой головой, на долю которого пришлась верхняя часть командира — от пояса и выше — на ногах не устоял. С громким стуком многочисленных локтей, коленок и других костей он грохнулся на пол и был погребен под останками жадного парня. Пупсик, как более мощный, в стоячем положении удержался, прилетевшие ноги ловко отбил, еще раз продемонстрировав свою постоянную нацеленность на силовое решение любых проблем, однако пистолет, который у него был один, все же выронил.

Но, лишившись пистолета, не растерялся. Не таковский был человек. Оглядел себя, огляделся по сторонам, зарычал и кинулся ко мне. Надо понимать, мечтая вышибить мои мозги.

Я снова подтянул ноги к груди и, съехав по бортику ванны спиной — для ускорения, да и для увеличения дальности действия ног тоже — лягнул Пупсика, целя ему в лицо. Попал, куда мечтал, или нет — не знаю, но по Пупсику попал — точно. Хотя, честно говоря, моей заслуги в этом не было — по нему трудно было не попасть, слишком большой.

Готов биться об заклад обо что угодно и чем угодно, но самые хитрые в мире звери — это лошади. Потому что это они научили людей лягаться. Когда лев, нападающий на зебру, получает копытом в зубы, поинтересуйтесь при случае, каковы его впечатления. Царь зверей расскажет вам о них в не самых царских выражениях, потому что чувствовать себя будет, как использованный презерватив — смято и ненужно.

Примерно также чувствовал себя Пупсик. Он лежал в той же куче, что и первые двое, крайним сверху. И, пока его голова тряслась из стороны в сторону, стараясь вытряхнуть мозги из ушей обратно в черепную коробку, я успел, цепляясь за борта ванны, ворча разные слова, в том числе и матерные, выбраться наружу.

Но все-таки никакой лев, как оказалось, амбалу Пупсику в подметки не годился. Этот был сделан крепче целого прайда львов. Мой удар ошеломил его не больше, чем на минуту. По истечении которой он поднялся и сжал кулаки. При виде которых по моей коже — от макушки до пяток — проскакал табун диких мурашек. Потому что каждый кулак был двухлитрового диаметра, и попади такой в меня — и пришлось бы долго жаловаться на превратности судьбы. Если бы, конечно, он попал только один раз.