Лев Пучков - Тигр в камуфляже

— Да-да, записываю. — Сыщик усилием воли взял себя в руки. — А эмм… другие очевидцы там присутствовали?

— Да вы что, сомневаетесь? Вся смена там была! Приезжайте к нам сегодня — они как раз все заступили. Они вам такого понарасскажут! А что — от представителя вам сильно влетело? Небось за такую залипуху кому-то пинка под зад дали?

Андрей смущенно прокашлялся.

— Ну, это не суть важно… Вот тут мне подсказывают — кое-что не совпадает… Вы внешность их можете описать?

— Обижаете! — возмутился Поляков. — Не совпадает… Один — чуть выше среднего, коренастый, лет тридцать, глаза зеленые. Я, кстати, его вчера встретил — он мне прогнал, будто он капитан. Его что — уже выпустили? Или опять удрал?

— Он в отпуске, — брякнул Андрей первое, что в голову взбрело, и мучительно покраснел. — Эмм… мы, знаете ли, иногда даем пациентам отпуск… ну, тем, конечно, которые поправляются. Вот…

— О блин! — страшно удивился инспектор. — Психа — в отпуск?! Ну вы там даете! А впрочем, это ваши дела. Так вот — второй: постарше, длинный, худощавый, вместо штанов какая-то тенниска — ну, сразу ясно — идиот! Да, еще у него в верхнем ряду два зуба золотых — справа… — Андрей машинально потрогал языком золотые коронки у себя во рту и нервно выдохнул. — И оба — с повязками на голове, — закруглился Поляков. — Ну разве не скажешь, что чокнутые? Нет, прав я был…

— Спасибо, — хрипло пробормотал сыщик. — Вы нам очень, очень помогли, спасибо…

— Да ничего — пожалуйста. — Очевидно, Поляков на том конце провода злорадно усмехнулся:

— В следующий раз получше изолируйте своих психов, а то пристрелит кто ненароком… Все у вас?

— Да, спасибо, — поблагодарил Андрей. — Спасибо, товарищ майор.

— Ха! Майор! — язвительно буркнул Поляков. — С вами получишь, пожалуй… — и положил трубку.

Несколько минут Андрей переваривал полученную информацию — Иван не мешал. Затем сыщик потер переносицу и потерянно поинтересовался:

— Ну и что теперь? Что там предлагает твой мужик из Интерпола?

— Я скоро уеду, — признался Иван и слегка засмущался, будто бросал недавнего напарника на произвол судьбы. — Ну, я сказал тебе, почему так… А вы с ним останетесь. В общем, от тебя требуется примерно следующее…

Время текло незаметно. Себастьян не считал дни — незачем было. Он жил в пещере, некогда облюбованной семьей Мушаевых, несколько переоборудовав интерьер: завалил вход камнями, оставив узкий лаз, достаточный для того, чтобы человек мог протиснуться через него ползком. Снаружи лаз был совершенно незаметен — в обычное время диверсант приваливал его здоровенным булыжником.

Таким образом, никто не мог напасть врасплох и убить стража Вершины.

Ежедневно он выходил на разведку — обследовал местность на предмет выявления следов нежелательных посетителей, которые могли бы попытаться залезть на вершину горы. Следов не было — в течение многих лет никто не пожелал навестить Себастьяна и доставить ему хлопоты. На десятки километров вокруг простиралась каменная пустыня, разбавленная лишь несколькими высокогорными пастбищами, на которых уединенно проживали дремучие скотоводческие кланы.

Памятуя о старом добром правиле «Не гадь в собственном доме», диверсант почти никогда не обижал «соседей». Для пополнения запасов провианта он периодически спускался в предгорье и крал овец. Это было сопряжено с довольно значительными трудностями — горцы хорошо охраняли свое мясо и шерсть.

На выпасе и в кошаре — всюду нежное овечье мясо окружали здоровенные свирепые волкодавы и зоркие глаза, отягощенные стволами с картечью. Стволы имели обыкновение стрелять с удивительной меткостью даже в полной темноте — на звук, что называется, а волкодавы обладали отменным чутьем, позволявшим определить приближение вора за версту. Эти факторы заставляли диверсанта приспосабливаться к условиям существования и придумывать разнообразные ухищрения. Несколько раз его драли волкодавы, на теле остались многочисленные шрамы от картечин, вылетавших из пастушьих ружей, — но в конечном итоге Себастьян приобрел все повадки хитрого и опасного зверя, против которого крепкие клыки, собачий нюх и меткий глаз стрелка бессильны. Он стал частью этой природы, ее естественным фрагментом, не подлежащим отторжению…

Однажды ранней весной, возвращаясь из очередного рейда в предгорье, Себастьян наткнулся на троих волчат, непредусмотрительно оставленных матерью в норе, — видимо, волчица пошла раздобыть провианта для чад и удалилась на значительное расстояние.