Эдуард Байков - Фантасофия. Выпуск 4. Шпионский триллер

— С ними только так… — ворчал Алан, как собака после драки. — Только так с этой сволочью…

В силе всплеска чувствовался прежний Алан — насмешник и элитарист до мозга костей, тот, что получив от официанта мелочь на сдачу, намеренно ронял монетку под стол, а потом поджигал свернутый трубочкой четвертной, светил официанту под скатерть:

— Ну-ка, подбери свои чаевые…

Но задача, которую решал теперь Алан — нелепая задача по получению жареной картошки на постном масле — казалась Мезенцову иной, из иного мира, иной системы координат.

Постное масло нашлось. Картошку пожарили и подали капризному клиенту вместе со счетом на 8 копеек. Алан долго, мутными от коньяка глазами вглядывался в счет…

— Как тебе нравится, Алик?! Бегать, работать, грызть жизнь и все углы, продавать, предавать… Ради того, чтобы узнать однажды, что твое единственное искреннее желание стоило 8 копеек…

— Се ля ви… — развел руками Мезенцов. Он тоже порядочно подустал от жизни и не желал спорить с другом с позиций оптимизма.

— Я всегда говорил — помнишь?! — что в совдепии незачем иметь большие деньги… Тут просто нечего на них купить… Но теперь я стою на пороге великого и ужасного открытия! Помотавшись по загранкам, я начинаю понимать… хм… что большие деньги вообще не нужны… Нигде… По мере расширения личного таксопарка понимаешь, что ехать некуда и незачем…

Теперь Алан обрел себя в поимке большого сома. Алик понимал его чувства: когда черная меланхолия, гниль и плесень, съедающие душу с краю до оселка, слишком разъели твою ткань, простое и естественное дело может их не то, чтобы соскрести, но как-то заморозить…

Ночь стояла поистине Вагнеровская: с громом литавр неба, с хохотом валькирий под облаками, с плещущим чудовищем в заводи. Гроза, пышная летняя гроза надвигалась на мир Кувшинки, истомленный многодневной безветренной жарой. Все — и земля, и камни, и бревенчатые срубы пансионата напряглись в ожидании расправы небес.

Грянули раскаты грома прямо над головой, небо раскололось сине-багровыми трещинами молний, хлынули первые струи, погрузившие все в причудливую, полуводяную смесь, совместившие омуты и берега толстыми нитями единородной среды.

— О, ё! — заорал Лека, побежав спасать стремительно мокнущий кассетник «Электроника».

Иглы теплого дождя вонзались в травы с шорохом, в тела с гулом, в воды — с плеском и бульканьем. Возбужденный буйством стихий Алан сверкал сквозь ночь глазами и орал сквозь невообразимый шум ливня какую-то оперную арию.

— Папа! Папа! Смотри! — закричал Мирончик.

Глядя по направлению его пальчика, Мезенцов увидел фантасмагорию грозы: Силурус, как и положено сомовьей породе, в пору грозы сошел с ума. Невелик умишко у перерослого размеры головастика, а все же сообщал ему лет за сто основы здравомыслия. Но гроза, её шум и внешняя катастрофичность, непостижимая энергия природы, заложенная в её свершение — заставляют сомов утрачивать и осторожность, и опыт.

Силурус танцевал свой танец смерти, почти выпрыгивая из вод, бурно шлепаясь боком в изрытую оспинами дождя стихию, извиваясь и корчась в немыслимой страсти и немыслимом жоре, нападающем на сомов в грозу.

— Килограммов на сто потянет! — восторженно проорал Алан, и лицо его, с ручейками сбегающей с волос воды, сияло нимбами счастья…

В прыжке, внезапно, Силурус подхватил дохлого зловонного поросенка на багре. Требовалась немыслимая сноровка рыбака, чтобы вот так, без гибкого удилища и лески осуществить подсечку — но Алану это удалось.

Зазубренный крюк багра пробил нёбо Силуруса, прочно застряв над верхней губой.

— Держи! Держи! — вопил Алан, которого сом легко, как тряпичную куклу, выдернул с отстоянного места и потащил на глубину. Тут древко багра подхватил Мезенцов. Ринулся было на помощь Мирончик — но отец жестом отогнал мальца: мало ли что тут может случиться?

Но и вдвоем, толча ногами тину, вздымая буруны брызг и пузырьков, Алан и Алик не могли удержать Силуруса, неумолимо уходившего под родные донные коряги.

— Лека! Быстрее! Лека! Уйдет!

Лека тоже подоспел, как та мышка в сказке про репку. Тянут-потянут, а вытянуть не могут. Трое здоровых мужиков смогли лишь задержать могучую рыбу в её порыве на глубину, но не переменить вектор движения.

Наступило странное, как в революцию пятого года, равновесие сил: Силурус не мог уйти, а рыбаки — вытащить его.

— Мирон! Мирон! — первым сорвался на фальцет Алан. — Ну дерни тоже! Помоги!