Михаил Нестеров - Умный выстрел

Положив трубку на рычаг и поймав себя на мысли, что не делал этого много лет, я снова включил воображение: увидел в руках судьи справочник с номерами телефонов высокопоставленных чиновников. Разумеется, Александра Сошина не станет звонить, пока не проверит номер. А может быть, за нее это сделает секретарь. В любом случае и той и другой нужно поторопиться и удостовериться, что все номера в администрации главы государства начинаются на 206.

Я гнал прочь мысль о том, что судья в эту минуту ведет судебное заседание. Объявит она хотя бы минутный перерыв из-за высокого звонка? Я полагал — да. Но все эти переходы по коридорам здания суда отнимут много времени.

Черт, черт, черт!

Глядя на этот тяжелый аппарат, я представлял себе другой, похожий на него: «вертушку» — не как закрытую систему правительственной телефонной связи и символ для советской номенклатуры, а лишь прямую связь с одним-единственным абонентом: я на одном конце провода, судья на другом. Плюс третий человек…

По сути дела, Михаил Гутман — человек, находящийся в состоянии постоянной боевой готовности, автоматически и оперативно решающий практически любые вопросы. Это был менеджер высшей категории . И я был искренне удивлен, почему телефон в его кабинете не разрывается на части. Почему бы судье не позвонить вот в эту минуту, когда я был готов засвистеть, как чайник на плите. В кабинете менеджера только я и портрет его босса. Я посмотрел ему прямо в глаза. И они мне показались правдивыми, будто промытыми ключевой водой. Целых четыре глаза: я был уверен, что если перевернуть портрет, на другой стороне обнаружится портрет предыдущего главы государства. Очень удобно и экономично. И похоже на грампластинку: прослушал одну сторону, перевернул, прослушал другую. И снова перевернул…

Я повернул голову. В проеме двери стоял Гутман: одна рука в кармане брюк, другой он жестикулировал, ведя беседу с человеком, которого я со своего места видеть не мог. Он бросил взгляд в мою сторону: «Я помню, я сейчас».

В жизни не встречал более коммуникабельного, приятного во всех отношениях человека, стоило бы поучиться его манерам. Но мне для этого нужно было занять его должность. С таким окладом, связями я смог бы позволить себе и английский костюм с вызывающей белой подкладкой, и галстук с узлом «Виндзор», и прическу, над которой поработал мастер и его подмастерье: первый ровнял виски, второй прикладывал к ним строительный уровень.

Я вздрогнул, когда зазвонил телефон на столе. Он звонил по мне, по моему клиенту, дело которого не выгорело. А простую, но эффективную комбинацию ходов, которая со скоростью пули влетела мне в голову, бросать мне было искренне жаль.

Когда Михаил Гутман, извинившись перед собеседником, вошел в кабинет и снял трубку трезвонившего телефона, я мысленно подготовил ответ, сводившийся к розыгрышу моей знакомой: она звонит по кремлевскому номеру, а я снимаю трубку: «Да?» Дурацкая ситуация, и выход из нее такой же нелепый, другого просто не дано. У Гутмана могли зародиться сомнения. Он мог предъявить мне обвинения, но только в том, чего я не делал или не успел сделать.

Я натянул на лицо улыбку и, встретившись взглядом с Гутманом, тихо спросил:

— Это меня?

Он поддержал мою шутку, ответив на нее улыбкой, которая не показалась мне натянутой или там дежурной. Он вынул руку из кармана и, указав на себя, знаком дал мне знать: «Одну секунду».

— Да?

Я ожидал продолжения в стиле: «Да, Александра Анатольевна…» Но Гутман продолжил дакать:

— Да-да. Хорошо, Сергей Викторович. — Он вынул из органайзера остро отточенный карандаш и сделал какую-то пометку на листке бумаги, постучал обратным концом по столу, как будто передал шифровку. Забрав бумагу со стола, он завершил разговор все в том же уклончивом, как мне показалось, стиле: — Да, хорошо. Конечно.

И, не попрощавшись с абонентом, повесил трубку.

Слава богу, вздохнул я: на проводе была не судья. Но следующий звонок мог поставить меня в затруднительное положение. Камасутра, страница 67, рисунок 2.

— Павел Ильич, — и Гутман, обратившись ко мне, больше не проронил ни слова: его жесты и мимика были красноречивее любых слов. Он поднял палец и тут же раскрыл ладонь: «Еще одну минутку, что я могу поделать?» При этом губы его выразили чувство легкого замешательства, а выражение его чуть навыкате глаз стало росчерком под этим набором жестов: увиденному верить . Если бы он работал на автозаправке и залил мне один литр вместо десяти, я бы простил ему этот обман. Светский шарм этого человека повлиял на меня, и я не мог противиться этой притягательной силе.