Михаил Нестеров - Умный выстрел

— Над ним поработал мастер, — такими словами закончил свой рассказ Белоногов. — Сергун сам был нехилого телосложения. Но противник его был куда мощнее, опытнее. Хладнокровный, как тигр.

— Есть версии? — спросил я, чтобы спросить.

Белоногов махнул рукой: то ли нет, то ли выше крыши.

— Не думаю, что удостоверение Аннинского всплыло случайно и так скоро. Кто-то заметает следы.

— Этот кто-то допустил серьезную ошибку.

— Какую? — Белоногов поднял на меня глаза.

— Разозлил меня. Кстати, тебя-то кто поднял с постели?

— Кто поднял — это не твое дело. — И все же Валентин ответил на вопрос: — Михайлов. У нас с ним договоренность в этом деле.

— Действуете сообща, короче… Где сейчас Михайлов?

— Вон… — Белоногов подбородком указал на высокого человека в тени, с безучастным, казалось бы, видом. На это указывали и его положение в сторонке, и его неподвижность. Но отрешенным назвать его было трудно.

Я решил порассуждать вслух:

— Нет ли у него ножа в кармане?

— Нет, — живо отреагировал Белоногов. — От него он избавился — если ты об этом. У меня тоже нет ножа. И ни у кого, кто работает здесь и сейчас.

Я сплюнул себе под ноги:

— Какие вы все предусмотрительные!

Невольно вспомнил сюжет «Восточного экспресса»: у каждого подозреваемого в убийстве — алиби, но все они — убийцы; каждый нанес жертве хотя бы один удар ножом.

— Обиделся?

Я усмехнулся:

— Чем ближе к финалу, тем меньше друзей. Пойду пообщаюсь с Михайловым.

От майора исходил тонкий аромат «Сильвера» от Амуажа. Я хотел купить себе такой одеколон, но меня укусила бешеная цена… Но по сей день меня притягивал «глубокий и могущественный аромат, созданный на основе чувственных преданий про сказочно роскошный Восток, а также силу и властность серебра…» Я мог почувствовать себя могущественным шейхом, если бы купил этот одеколон, а пробник, который я унес с собой, сделал меня нищим правителем…

— Древесина, мускус, цветы, — перебрал я вслух основные ароматы «Сильвера». И представил Михайлова бобром: поточив зубы о дерево, тот пометил его своим пахучим веществом и уполз в цветник.

Я припомнил слова Белоногова: «Он избавился от ножа». Мне показалось, Валентин чего-то недосказал, как будто у него на языке вертелось предупреждение: «Мой тебе совет, Паша: не вставай у него на пути». Собственно, если я адресую те же вопросы Михайлову, получу идентичные ответы: «Не вставай на пути…»

Еще раз вдохнув аромат, исходящий от Михайлова, я приклеил майору другой ярлык: мускусная крыса. Не нравился он мне, и я ничего с этим не мог поделать.

Михайлов был более откровенен, чем Белоногов, который как бы стал на место Михайлова: оказался в стороне — безучастный и неподвижный. Майор только что не потер руки:

— Ну вот и все.

— Что — все?

— Мы нашли человека, который убил Аннинского, угрожал и шантажировал его жену.

— Вы нашли труп, — подкорректировал я. — Итого в этом мутном деле три трупа. Кто-то подтасовал карты, вот они так и легли. Ты опер, и думаешь так в силу своей привычки.

— Что ты можешь знать об операх?

— Ты, видно, забыл или не знаешь, что несколько лет я проработал оперуполномоченным в Следственном комитете военной разведки. А Виталий был тем человеком, с которым я и ходил в разведку.

Теперь я не заметил, как сплел рассказ, в котором было все: правда, боль, ненависть, чувство освобождения…

…За город двух ингушских ублюдков, на счету которых было четыре трупа и четыре же искалеченных семьи российских военнослужащих, мы не вывозили — хотя это был первоначальный план. Один из них — по имени Руслан — жил на окраине города. Располагая оперативной информацией о местонахождении подозреваемых по адресу Руслана, мы с Виталиком вооружились и приехали на место на «уазике-буханке»; его Аннинский увел с условно-штрафной стоянки при штабе УВД; главное, что он не числился в угоне и мы могли вернуть его на место, «как будто ничего не было».

Мы были в шлемах с длинным, защищающим горло забралом, вооруженные АК-74 с приборами для беспламенной и бесшумной стрельбы. Стоя плечом к плечу и двигаясь разнонаправленно — он прямо, а я спиной вперед, мы превратились в отличную мишень, зато приобрели круговой обзор и в оперативности могли опередить противника. А если бы мы разделились и координировали действия друг друга по радио, превратились бы в разобранный танк: башня в одном месте, корпус в другом. Улица тонула в темноте. А здесь, во дворе этого богатого дома, хозяева которого не любили собак, а к людям относились как к собакам, горели вполнакала светильники, демаскируя нашу «паучью» пару. Поэтому мы выбирали по возможности затененные участки двора. За машиной гостя (его звали Хасаном) — «Мерседесом Гелентвагеном», угнанным по заказу из Центральной России, мы с Виталиком сделали остановку, прислушались. Из дома доносилась восточная музыка, перекрываемая мужскими и женскими голосами. Дом был поделен на две части, но не на мужскую и женскую половину, как в большинстве традиционных восточных домов, а на молодежную и «остальную». В последней, окнами выходящей в сад, жили родители Руслана.