Владимир Моргунов - Кто закажет реквием

С осени девяносто первого года, когда погибла Вика, все и пошло-покатилось: пришла беда — отворяй ворота. Стремительно поползли вверх цены при замершей на одном месте зарплате, почва зашаталась под ногами у большинства. Бирюков тогда ушел из НИИ, где обстановка напоминала ситуацию на тонущем корабле, на котором спасательных шлюпок и жилетов явно не хватало на всех.

Друг Бирюкова, старый прохиндей Тертичный, перетащил его в кооператив, основанный под идею разработки и производства радиотелефонов, но почти сразу скатившийся на «купи-продай». Правда, покупали и продавали электронную технику. Сначала вроде бы пошла «пруха». Бирюков зарабатывал тысяч по двадцать в месяц — деньги по тем временам очень приличные. Он почти все отдавал матери на содержание Кристины — во-первых, растет еще, жрать надо, что крокодиленку, во-вторых, девка, красавица, модница.

К концу девяносто второго года фирма Тертичного с треском лопнула. Бирюков не смог даже получить полностью деньги за октябрь, хотя работал он от звонка до звонка, никак не меньше десяти часов в сутки, постоянно что-то отлаживая, ремонтируя, настраивая. Надо было бы взять сердечного друга Тертичного за душу: по слугам, деньги за выполнение октябрьских заказов на счет фирмы все же поступили. Но Тертичный плакался, что у него гора долгов, из-за которых его могут и пришибить до смерти.

Страшно вспомнить, что пережил Бирюков тогда — месяца три сам перебивался с хлеба на воду, потом, словно в одночасье вспомнив, что у него приличная квалификация костолома, подался охранником к богатому дяде. Дядя, сволочь, платил по мизеру, накапливая стартовый капитал. Мать Бирюкова, отчим и Кристина существовали, считай, только на две мизерные стариковские пенсии плюс ненамного больший приработок отчима, охранявшего тепличное хозяйство. Иван Петрович, отчим, приворовывал еще рассаду — старой закалки человек, он перед тем, как сойтись с матерью Бирюкова, отсидел три года за экспроприацию госсобственности на складе, которым заведовал. Россиянину вообще приворовывать учиться не надо, это умение у него в генной памяти записано. Полоса лихолетья сменяется полосой относительного благополучия, но все равно надо урывать, ловчить, припасать что-то на черный день.

Кристина не вернулась домой в пятницу пятнадцатого октября. Бирюков как раз поехал к матери, отвез деньги. В последнее время такие наезды он совершал не к определенному сроку, а по мере поступления дензнаков, что стучалось вне какого-либо упорядоченного расписания.

Бирюков прождал Кристину до того времени, когда и последний автобус, и последняя электричка должны были прийти — все безрезультатно. Мать все повторяла, что «Христина», должно быть, поехала на квартиру к Бирюкову, что-то ей понадобилось, а позвонить оттуда нельзя, потому как телефона здесь нету — не подсуетились вовремя, а теперь вообще ничего сделать нельзя, за все надо сумасшедшие деньги выкладывать.

— Да нет же, ма, — возражал Бирюков, — она бы мне позвонила предварительно на службу, насчет этого Кристина очень обязательная. У подруг в общежитии она не могла остаться?

— Еще чего? В этом-то шалмане? Да если бы даже и так, она бы загодя, то есть, с утра меня предупредила. Ты же вот сам говоришь, Валерка, что девка она обязательная, не ветродуйка, как вся молодежь нынешняя. Она всегда даже записывала, когда во сколько вернется. Ты, бабка, говорит, забудешь, а как взглянешь, так и вспомнишь сразу. Задерживалась, конечно, случалось. Я же не проверяла, где она на самом деле была…

— … Вот этого только и не хватало — твоих проверок, — вставил Бирюков.

— А и неплохо бы, — мать поджала губы. — Время-то сейчас страшное. Вон по телевизору чуть не каждый день фотографии показывают — все молодые ребята и девки, вышел или вышла такого-то числа и с концами. Их, наверное, ребят этих, уже косточки где-то догнивают. Нет, стра-ашное нынче время, после войны и то не так страшно было.

— Ладно, — сказал Бирюков, — я домой поеду.

— А на чем же ты доберешься? — мать решительно замахала руками. — Давай-ка, ночуй здесь, здесь у тебя тоже дом. А завтра в половине шестого первый автобус идет, на нем и покатишь, если так уж к спеху. Только куда спешить, от судьбы не уйдешь. Если уж что случилось, так случилось…

* * *

Утром Бирюков уехал на первом автобусе, почему-то предпочтя его более дешевой и более быстрой электричке. Ехал он почти с комфортом, потому что сидел у окна — правда, прижимаемый к жесткой стенке непомерно широким мужиком, от которого исходил запах подсолнечного масла.