Кирилл Казанцев - Доказательство чести

Пермяков лежал на нарах, закинув руки за голову, и смотрел в потолок Екатеринбургского централа, растрескавшийся от столетней угрюмости. За это время его десятки раз ремонтировали и забеливали, но проходил месяц, и трещины появлялись на том же месте. Ни Пащенко, ни Копаева Александр не видел со дня ареста, но сейчас, водя взглядом по морщинистой поверхности, он знал, что они еще ближе, чем были вчера.

Днем появился следователь Меркулов. Саша не раз слышал о нем, но встретиться им не пришлось. Меркулов задал всего три вопроса. На взгляд любого, кто сходил с ума за стенами этого заведения, могло показаться, что такая скудность является признаком отбывания номера вместо реальной работы. Однако Пермяков носил слишком потертый китель следователя. Он прекрасно понял, что Пащенко и Копаев устами Меркулова спросили его о самом главном. Сейчас друзья, находящиеся в условиях абсолютной свободы, пытались выяснить причину, по которой Александр оказался здесь.

Пермяков и сейчас не знал, зачем кому-то понадобилось подставлять его под удар. Если это сторонники Кускова, то зачем оно им нужно? Он и так предоставил в суд все, что требовалось для освобождения Штуки. Сашка подшил в дело документ, утаивать который не имел права — результат баллистической экспертизы. Тот самый, прямо указывающий на то, что огонь по «Мерседесу» Кускова велся с расстояния менее чем в один метр. Эта бумага не доказывала ложь сержантов, но и не подтверждала того факта, что это была принудительная остановка водителя, потерявшего контроль над ситуацией. А автомат — это вообще смех.

Кусков не помнил, что с ним было в тот вечер и последующую ночь. Это, разумеется, не алиби. Но не было и подтверждения, что стрелял он. Девчонка из стриптиза утверждала, что он весь вечер сидел в кабаке, пил без меры, а потом почти всю ночь был с ней. Сам Кусков не мог настаивать на этом, так как опять же ничего не помнил. Только теперь это лучшее подтверждение того, что он не лгал. Одно дело забыть, как ты стрелял в Эфиопа, и совсем другое — подробности своего настоящего алиби. Нужно быть полным идиотом, чтобы при таком количестве свидетелей и полном отказе Кускова пытаться обвинить в смерти Ефикова именно его.

Бройлерный следователь из районного РОВД от пассивной голодовки отощал до того, что на него без боли нельзя было смотреть. Гаишник, напротив, сбрасывать вес не собирался. Он торчал в СИЗО уже месяц и сам признавался, что потяжелел за это время килограммов на пять.

Наплевать на все было лишь тучному дядьке. Пермяков первое время пытался определить его возраст, но вскоре бросил это занятие. Через два дня совместного пребывания он не выдержал и нарушил порядок, известный ему, конечно, только понаслышке. Никогда не лезь ни к кому в камере с расспросами и не интересуйся ничем, кроме того, о чем тебе уже рассказали. Подобное поведение в неволе никогда не поощряется и наталкивает сокамерников на размышления. Однако к исходу второго дня Сашка пренебрег этим правилом. Он долежался на нарах до того, что затекла и онемела спина, потом сел и стал с хрустом разминать плечи.

Толстяк по-прежнему лежал и всем своим видом напоминал не арестанта, а часть интерьера. Александр присел на нары напротив, сунул в рот сигарету.

— Поговорить хочешь? — услышал он сквозь пелену дымка, вырвавшегося на волю.

— Неплохо было бы, — согласился Пермяков. — Мылом, пока мне не передали, вашим пользовался. Сигареты ваши курил. Чай крепкий, пока свой не получил, ваш пользовал. Знаю, что зовут Германом Ивановичем, что на конвой с прибором кладете и биографией Пушкина, судя по книге, увлечены. Не так мало для мимолетного знакомства, но ничтожно для совместного пребывания за решеткой. Еще у меня возникло такое чувство, что вы из тех, на кого можно положиться. Во всяком случае… — Он замолк и скосил взгляд в сторону.

— Во всяком случае тут, — помог ему толстяк.

Потом он посмотрел на Пермякова поверх очков, снял их, отложил в сторону книгу с известным всему миру профилем с бакенбардами, выдавленным на обложке, и представился:

— Начальник Вереснянского областного ГУВД, генерал-майор милиции Гросс Герман Иванович, к вашим услугам. Оборотень в погонах, масштабный растратчик, организатор преступного сообщества.

— Это круто, товарищ генерал-майор, — согласился Пермяков.

— Согласен. А вы, капитан юстиции, как понимаю, всего-то жалкий взяточник?

— Почему жалкий? Я домами беру.

— Мелко плаваешь, — оценил генерал моральный облик сотрудника прокуратуры.